– Знаешь, как работает лампочка? – спросила она Кэт.
– Заткнись, Джемма! Это не шутки!
Чарли будет знать. Казалось, это чистейшая, самая настоящая правда всей ее жизни. Чарли знает, как работает лампочка. Он бы состроил смешную физиономию. И объяснил бы все так доходчиво, что электричество показалось бы чем-то вроде фокуса. И Джемма слушала бы очень внимательно, не пропуская ничего. Она хотела быть с ним, любить их обоих в белом, ярком свете «Вулворта».
– Дело в том, что… – начала она. Она знала: то, что она сейчас скажет, очень жестоко, но все-таки произнесла: – Я передумала.
Она передумала. Вот так просто – взяла и передумала.
– Прости, Кэт. – Джемма честными, широко открытыми глазами посмотрела на Кэт. – Прости, прости, пожалуйста!
Кэт расхохоталась, ведь она знала, что такое может случиться. Может быть, всегда знала, что именно так будет.
Но она все же давала ей шанс.
– Ты уверена, что хочешь именно этого? – спрашивала она снова и снова.
И Джемма снова и снова отвечала:
– Совершенно уверена! Всем сердцем уверена!
Когда Джемма предложила свой план, Кэт согласилась на удивление легко. То, что Джемма может быть беременна, казалось таким невероятным. Тогда, в кухне Кэт, в своих коротких шортах она казалась совершенно нормальной, даже худой. Все казалось не более чем игрой воображения. Почти то же самое она чувствовала, думая о том, что может обратиться в банк спермы. Да, она, конечно, была серьезной, даже очень, но неужели банки спермы существуют не только в комедиях? Помещают ли они свою рекламу в «Желтых страницах»?
Воображая, что держит ребенка Джеммы на своих руках, она могла не думать о Дэне и Анджеле – о волосах Анджелы, о груди Анджелы, о белье Анджелы…
Было легче, когда она проходила мимо родителей с колясками, не возникало желания остановиться и в слепой ярости закричать этим самодовольным, беззаботно-счастливым женщинам: «Ну и что в вас особенного? На себя посмотрите! Вы что, очень хорошенькие или сильно умные? Как вы умудрились завести ребенка? Вы сумели, а я не могу? Не могу получить это самое простое, основное, скучное?»
Это помогало ей засыпать по ночам. Это помогало ей просыпаться по утрам.
Никто, кажется, не замечал того чуда, что Кэт все еще функционирует, а она чувствовала себя так, будто разлетается на миллион кусочков. Никто не верил – а Кэт это твердо знала, – что Дэн действительно ушел, что он теперь просыпался в постели другой женщины.
Ее рана была для нее вечной отговоркой. В самом деле, а почему нет? Почему не получится, если этого хочет Джемма? Почему?
По многу часов она проводила во второй спальне, крася стены в масляно-желтый цвет. За этим занятием разум мирно спал и не беспокоил ее.
Детская выходила очень миленькой. Все так говорили.
Вот только вчера она купила белое соломенное кресло с синими подушками и поставила его у окна, из которого было видно магнолию. Здесь она будет сидеть под ярким солнечным светом, кормить ребенка из бутылочки и размышлять о возможности счастья.
Во всем мире их будет только двое – она и ребенок. И больше никого.
А теперь Джемма передумала.
И вся эта благостная картинка, весь этот солнечный свет будто провалились куда-то, и Кэт вернулась в выжженную землю памятных записок, прозрачных кабинок-офисов, бракоразводного процесса и пустого дома, где по вечерам тебя никто не ждет.
Лучше уж тогда остаться навсегда холодной, чем ощущать такое вот тепло.
Кэт сидела в шумном ресторане, в голове гудело от шампанского, перед ней на тарелке таял тошнотворный кусок шоколадного торта, несколько секунд она не ощущала совсем ничего, и внезапно на нее налетел ядовитый ураган.
Это было совершенно детское разочарование.
Это было унижение: «Ха! Ну и кто выглядит сейчас дурой?»
Это были самодовольно поднятые брови Лин.
Это было завтра. И послезавтра.
Это было потому, что четырнадцатилетняя Кэт Кеттл подумала когда-то, что она неудачница.
Да мало ли что это могло быть, только от волнения голова у нее пошла кругом, и уже потом она так и не вспомнила, как вскочила на ноги, что говорила, что держала в руке; она помнила только, что швырнула этот предмет на пол и заорала:
– Вы обе испортили мне жизнь!
А потом вдруг в ее голове раздался голос Максин: «Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко».
Вот она и зашла…
Из живота Джеммы торчала вилка.
Кровь!
Первая мысль была: «О господи! Я же ее убила…»
Вторая: «Сейчас меня стошнит».
Затем в ушах зашумело.
А потом она обнаружила, что лежит на полу, половина лица и ухо ужасно болят, во рту металлический привкус.
Оливия опустилась рядом с ней на колени:
– Ничего страшного. Вы упали в обморок. Как вы себя чувствуете? Сильно ударились?
Вокруг себя Кэт видела только икры ног.
– Не волнуйтесь! Скажите ей, чтобы не волновалась! Милая, не волнуйтесь, ТОЛЬКО не волнуйтесь!
– «Скорая» уже едет! Ш-ш-ш… Это не сирена?
– А полицию вызвали? Я видела! Она прямо напала на нее!
– Вы слышали? Они сестры! Невероятно!
«Я ее убила?» – хотела спросить она, но в рот будто мраморной крошки насыпали.
– Все прямо с ума сходят! – радостно заявила Оливия.
– Ах, Лин… – Это была Джемма. Она была совершенно спокойна. – По-моему, начались схватки…
У Оливии смешно опустились уголки рта.
Вокруг стола послышались вздохи и перешептывания. Кэт видела, как пара мужских туфель осторожно отступила на пару шагов. Она слышала, как Лин спрашивала с необычной для нее паникой в голосе: «Здесь есть врач?»
Кэт начала молиться – горячо, сбивчиво: «Господь Иисус, Святой Дух, Матерь Божия, каждый по отдельности и все вместе… Умоляю, не допустите, чтобы и этот ребенок умер!»
– Я врач, – отозвался кто-то.
– Ее не нужно приводить в сознание, – добавил кто-то еще.
– Правда, схваток у меня пока не было, – задумчиво рассуждала Джемма вслух. – Так что, может быть, я и ошибаюсь…
– Помошите, пошалуйста, – прошепелявила Кэт, ощущая привкус крови. Оливия взяла ее за запястья и поставила на ноги.
– А вот и директриса! – Оливия как будто веселилась от души. – Она сейчас просто с ума сойдет. Послед и все такое прямо здесь, на полу…
Это была та самая элегантно одетая женщина, которая любезно проводила их к столику в начале вечера. Сейчас она с нескрываемым презрением посмотрела на Кэт и руками стала раздвигать людей: