– А Иннокентий Игнатьевич? Он как, цел?
– Побило их благородие. Еще перед тем, как мне прилетело, ему голову ядром оторвало. Мир его праху, достойный был моряк.
Ошарашенный известием о гибели своего наставника, Александр сделал шаг в сторону и подал знак уносить раненого. Помочь он сейчас ничем не мог, а вот навредить, задерживая и дальше, очень даже возможно.
Прежде чем ступить на борт корабля, юный наместник отправил вперед ординарца. Нужно было упредить командира корабля, чтобы на борту обошлись без торжественной встречи. Не до церемоний, когда с борта вереницей сносят носилки с ранеными. Господи, да сколько же их. Если еще вспомнить и о погибших, то складывается такое впечатление, что корабль в порт привели святые угодники.
Хм. Ну, в общем и целом, не так чтобы и далеко от истины. На ногах едва ли четверть от списочного состава. Да и среди них почти каждый с отметиной. У кого перевязана рука, кто с забинтованной ногой, у иных повязки на головах, с неизменными бурыми пятнами.
– Ваше высочество, разрешите доложить…
– Вольно, Павел Иванович, – оборвал вытянувшегося во фрунт капитана Александр. – Ты бы присел, Павел Иванович.
Вообще-то капитана и самого не мешало бы быстренько отправить в госпиталь. На голове повязка, рука на перевязи, и даже под мундиром угадываются повязки. Но скорее всего рана не очень серьезная, иначе вряд ли бы он остался на ногах.
– Как так случилось-то, Павел Иванович? – опускаясь на бухту каната рядом с капитаном, поинтересовался цесаревич.
– Как и было приказано, мы выдвинулись для крейсерской операции в район Наветренных островов. Однако уже на следующий день нас настиг ураган. Так случилось, что я разминулся со своим отрядом, и его судьба мне неизвестна. Однако предполагаю, что они отправились выполнять поставленную задачу в заданном районе. Ураган причинил нам некоторые повреждения, ремонтом которых мы были вынуждены озаботиться. В тот момент мы находились у островов Моран, когда появились два английских тридцатишестипушечных фрегата. Как видно, они успели заблаговременно укрыться в тихой заводи, потому что в отличие от нас не имели повреждений. Недолго думая они атаковали нас. Я был стеснен в маневрировании, так как доподлинно не был знаком с глубинами, ну и сказывалось состояние корабля после бури. Словом, завертелось…
Капитан самым подробным образом поведал Александру о ходе схватки. О том, как англичане наседали на «Чайку», дважды едва не доведя дело до абордажа, что непременно обернулось бы для русского клипера поражением и пленом. Вот только во взгляде Александра, слушающего рассказ старого моряка, отчего-то не наблюдалось так хорошо знакомого Зарубину горячечного блеска. Вместо этого там было заметно чувство вины.
Нет, капитан никого не обвинял. Да он и не осмелился бы этого сделать. Но из его рассказа явствовало одно: будь на борту «Чайки» зажигательные снаряды, и тогда плохо пришлось бы не русским, а англичанам. Тем, конечно, тоже досталось на орехи. Вот только они смогли покинуть место схватки в несколько лучшем состоянии. «Чайку» же спасла наступившая ночь, сопровождаемая проливным дождем.
Все же противник у русских был не просто достойным, но сведущим в морском деле. Они мастерски умудрялись удерживаться с одного избитого борта, успевшего лишиться чуть не половины орудий. При этом фрегаты все время сменяли друг друга, успевая более или менее прийти в себя после очередной плюхи от русских комендоров…
– Что, мой друг, ты так не весел? Что головушку повесил? – с наигранной бодростью обратился Савин к Александру, когда они ехали в коляске домой.
– Вот только не надо делать вид, что вы единственный, кто не понимает, что произошло, – излишне резко ответил юноша.
– Вот те здрасте. Может, объясните, ваше высочество? Неужели вас так впечатлила гибель членов команды «Чайки»? Так ведь идет война, и без потерь не обойтись. Зато есть неоспоримый факт, который заключается в том, что один наш фрегат, даже будучи не в лучшей форме, способен противостоять двум английским. И это с учетом превосходства в пушках в три с половиной раза. Это ли не делает честь нашим морякам?
– Да? А как же быть с Козельским, которого я уважал и чтил как своего наставника? Как быть с остальными, с кем я служил бок о бок и которые погибли, по сути, из-за моего глупого приказа? Ведь нужно быть глупцом, чтобы не услышать в рассказе Зарубина упрека в том, что у них отобрали столь серьезный аргумент в противостоянии с сильным противником.
Тот обед Александра с английскими морскими офицерами стал поистине злополучным для русской Карибской эскадры. Для юноши, очарованного морем, предстающим перед его взором в романтическом ореоле, речь коммодора Роднея оказалась слишком уж проникновенной. Англичанин упомянул о чести, с коей стоит сражаться настоящим морякам, и о том, что русские пошли по кривой дорожке, используя недостойное оружие. Их зажигательные снаряды вели к бесчестию молодой морской державы.
Александр оказался под таким впечатлением, что приказал запретить использовать зажигательные снаряды на кораблях Карибской эскадры. А дабы у капитанов не было соблазна, велел еще и снести все снаряды в арсенал. Им вдруг овладело желание доказать всему свету, что русские способны побеждать даже с поднятым забралом и открытой грудью.
И вот теперь пришло осознание того, что он стал едва ли не прямым виновником гибели тех людей, которых знал и уважал. Ведь он помнил по имени-отчеству всех матросов, с которыми ему довелось стоять вахты. Знал, кого ждала зазноба, а кого дети. Кому и сколько осталось до выхода в отставку и с чем они связывают свои дальнейшие планы. Он знал и то, что матросы успели проникнуться к нему уважением, и это ему было особенно дорого. И вот чем он им всем отплатил.
– Александр Петрович, не надо так себя корить. Просто из всего нужно извлечь урок и постараться не делать ошибок впредь, – успокаивая наместника, заговорил Савин. – И еще просто помните: ошибку эту совершили вы, это несомненно, но вина за это лежит не на вас, а на мне.
– Как это? Хотите сказать, что повинны в том, что не отсоветовали мне? Так ведь вы не молчали, уговаривали меня. Но я уперся как осел, волами не сдвинешь.
– Волы здесь и не нужны были, ваше высочество. Вот, ознакомьтесь с этим документом.
С этими словами Савин открыл свой портфель, которые получали все большую популярность благодаря удобству, и извлек оттуда бумагу с печатью красного сургуча. Печать без сомнения императорская, Александр сразу же ее узнал. Как понимал и то, что это не простой указ, коль скоро печать висит на золотом витом шнуре. Точно так же выглядел указ о его назначении наместником в Карибских владениях Российской империи.
– Вот, значит, как, – прочитав документ, с нескрываемой обидой произнес Александр. – Получается, ты волен отстранить меня от управления колониями в любой момент и превратить меня в пустое место, не имеющее никакой власти, в ничего не значащую вывеску, в простую куклу-марионетку.
– Не надо за это винить вашего батюшку. Государь в первую очередь заботится об интересах России, а Ямайка для нас очень важна. Вот и перестраховался. Но я показал вам этот документ только с одной целью, чтобы вы не винили в случившемся себя. Вы цесаревич, наследник российского престола, великой и сильной державы, все это так. Но вместе с тем вы обычный юноша с наивной и чистой душой, чем и воспользовался коммодор Родней. Я пытался вас убедить и даже был близок к тому, чтобы наложить на ваше решение вето. Но не успел. К тому моменту, когда я уже был готов это сделать, вы огласили свою волю. Волю наместника императора в Вест-Индии. Мог ли я после этого прекословить?