— То есть период 90-х годов XX века вы как бы вычёркиваете из нашей истории?
— Изложу свою личную позицию по этому вопросу. Я — автор концепции трёх смутных времён России: это начало XVII века, начало XX века и это конец XX века. То есть Россия пережила три глубоких кризиса национальной идентичности. В смутные времена под угрозу ставится сама национальная традиция. 90-е годы не были, конечно, годами полного мрака, но они не предложили никакой новой традиции. Можно усматривать только какую-то завязь новой традиции, например, факты героизма наших солдат во время Чеченской кампании, какие-то отдельные поступки людей, которые шли вопреки мейнстриму. Но это было именно вопреки неолиберализму, явившему всё своё антинациональное лицо в 90-е годы. Синтез с людьми, преуспевшими в те годы, возможен. Но только на платформе либо советских, либо традиционных православных корней, связанных с исторической Россией. А нео либерализм изживает себя сегодня.
— Какое отношение это имеет к проблемам развития российской экономики?
— Предметно-экономические вопросы мы будем обсуждать завтра и послезавтра в Нижнем Тагиле и Верхней Пышме. Но если говорить об исторических аспектах этих вопросов, то в докладе, который мы привезли в Екатеринбург, мы говорим о том, что начиная с начала XIX века, и особенно после Отечественной войны 1812 года Российская империя вырабатывала новый социально-экономический уклад, которого раньше в истории не было. Внутри России развивался государственно-соци алистический уклад. На рубеже XIX–XX веков Россия находилась на взлёте, но взлёт этот был осложнён Первой мировой войной. А в феврале 1917 года России был нанесён удар в спину. Огромную роль в этом сыграли наши геополитические конкуренты. Теми же методиками они воспользовались и в 1991 году — вовлекли Россию в политические игры, при которых идёт раскачивание нации, усиление полярностей, полюсов, крайностей. Это мы и преодолеваем сегодня на выходе из очередной смуты.
Ведущий Е. Волгина: Я предлагаю, Виталий Владимирович, начать с заседания Изборского клуба, которое было пусть и в конце апреля, но все-таки, довольно значительное событие, и там обсуждались разные совершенно вещи. И про промышленность, насколько я знаю, и про экономику российскую говорили. Но мне запомнилась выдержка из вашего интервью: «Приходит новое историческое поколение, не столько по возрасту, сколько по внутреннему устройству, поколение собирания камней». Кто эти люди, что это за поколение?
Аверьянов: Обычно я говорю в этом смысле о самом Изборском клубе, как о знаковом явлении. При этом само поколение тех, кто в нем состоит, давно уже пришло. Большинство членов Изборского клуба еще в начале 90-х годов были людьми известными, входившими в общественную жизнь, но, тем не менее, мы постепенно шли к тому, чтобы собраться вместе. И вообще, у многих из наших сторонников это вызвало очень большой прилив оптимизма, что мы наконец-то собрались в клуб, который, пусть не создает полное единомыслие, но создает определенный фронт мысли, определенный фронт взаимной поддержки. Пока еще поддержки идей, смыслов, но, как мы надеемся, за поддержкой идей последует и поддержка действий. Действий сначала интеллектуалов, сначала идеологов, а затем и наших сторонников, тех, кто мыслит так же, как мы.
Е. Волгина: Ваши сторонники, вы имеете в виду в политике? Чтобы ваши идеи уже воплощались в жизнь, но посредством политики? Нет?
Аверьянов: Среди членов клуба мало политиков, у нас…
Е. Волгина: Нет среди сторонников, я имею в виду.
Аверьянов: Члены клуба — это в основном идеологи, мыслители. Когда мы говорим о сторонниках, то это сторонники нашей идеологии, естественно. Мы пока не создавали и не собираемся, скажем так, создавать партию. Но некоторые из наших членов клуба уже создают свои партии, как тот же Николай Стариков, например, или Максим Калашников.
Е. Волгина: Но вот все-таки, поясните по поводу этого нового исторического поколения, о чем идет речь, кто эти люди? И когда возникло это поколение?
Аверьянов: Тут важен контекст цитаты, что я имел в виду про собирание камней. Еще некоторое время назад постановка вопроса такая, какая у нас, о примирении красных и белых, была невозможна. Для этого нужно определенное историческое ощущение того, что что-то произошло, что-то изменилось, что-то накопилось. А с другой стороны, что-то уходит в прошлое, потому, что в значительной степени вот эта полемика, эта холодная гражданская война, которая идет не между ветеранами Врангелевской армии и Красной гвардии, а между строителями и созидателями разных эпох, традиционалистами и социалистами, советскими патриотами и патриотами православными, — вся эта ожесточенная полемика себя изживает. Потому что, по большому счету, созидателям делить нечего, у нас одна страна. И строя Россию в XXI веке…
Е. Волгина: Нет, делить путь. Делить путь, новые хотя бы возможности.
Аверьянов: Мы должны разделить между собой нашу краюху хлеба, наш путь, общий путь, нашу судьбу, но мы не должны делить сам путь. Мы не должны, грубо говоря, вот эту железную дорогу, по которой нам предстоит ехать, растаскивать на винтики и детали из-за того, что мы между собой в чем-то не согласны, понимаете? То есть, наш паровоз должен двигаться дальше.
Е. Волгина: Это возможно?
Аверьянов: Мы уверены, что это возможно. Я уверен, что это возможно. Потому что я наблюдаю, как последние 10 лет многие советские патриоты все больше проникаются уважением к православию, к традиционной России, даже к монархии. И, наоборот, наши традиционалисты все больше начинают ценить советский опыт. То, что еще вчера им казалось немыслимым. Сегодня они понимают, что это был ценный опыт. И собственно, в этом докладе, который мы презентовали в Екатеринбурге, помимо того, что мы проанализировали какие-то исторические вехи, мы также обратились в будущее, и обрисовали такой образ России, которая должна возникнуть и она будет собирать в себе все сильны черты. Соединит в себе сильные гены белые и сильные гены красные. Но под белыми, я хочу подчеркнуть, мы подразумеваем не Белую армию, которая воевала в Гражданскую войну, не Февральскую революцию и не Временное правительство. Под белыми мы подразумеваем тех, кому дорога держава Белого царя (так называли русского государя с XVI века). Белое для нас — это старая традиционная имперская Россия.
Под белыми мы подразумеваем не Белую армию, которая воевала в Гражданскую войну, не Февральскую революцию и не Временное правительство. Под белыми мы подразумеваем тех, кому дорога держава Белого царя (так называли русского государя с XVI века). Белое для нас — это старая традиционная имперская Россия.
Е. Волгина: Я понимаю вас, но многие скажут: почему мы постоянно обращаемся в поисках национальной идеи, в поисках вот этого нового пути российского, в прошлое? Как будто то бы там мы можем найти ответы на вопросы. Ведь то были другие реалии.
Аверьянов: А кто это «мы»? Вот вы спрашиваете, мы обращаемся. А разве 90-е годы не характерны тем, что мейнстримная элитарная прослойка, которая задавала тон и в политике, и в общественных дискуссиях, обращалась к нашему прошлому? Она, в первую очередь, обращалась на Запад и оттуда черпала рецепты и образцы для реформирования страны или, по крайней мере, притворялась, что это делает. Потому, что неизвестно насколько реально то, что они почерпнули там ценного — воплощалось. Но, так или иначе, мы имеем опыт западничества, причем агрессивного западничества, отрицания собственных корней. И у нас есть опыт патриотической мысли, патриотической идеи. Изборский клуб символизирует собой опыт синтетический, потому, что в этой Пятой империи, о которой говорит Александр Проханов, или в Пятом проекте, о котором мы писали в Русской доктрине в 2005 году, соединяется не только Московская Русь, петербургский период и советский опыт, в ней соединяются еще и такие черты, которых в нашей истории вообще никогда не было. Мы об этом тоже пишем.