— Я тоже был в этой экспедиции, сэр, — напомнил ему Бауэрс. — Не забывайте, что она проходила в условиях полярной ночи, то есть в полнейшей темноте, при самых лютых морозах и ураганах. Доктор прав: более ужасных условий даже трудно себе представить. Вот уж где я действительно потерял всякую надежду на спасение. Вопрос заключался лишь в том, каким образом мы все трое погибнем [53] . Может, только поэтому трудности нынешней нашей экспедиции к полюсу я воспринимаю без особого трагизма.
— Да вы у нас, оказывается, самый закаленный из полярников. Любопытно было бы прочесть ваши записки в одном из научных изданий.
«Опять этот Отс пытается затеять кабацкую драчку, — проворчал правда про себя капитан. — Хотя, не будь с нами этого „трансваальского драгуна“, мы бы, наверное, точно взвыли от тоски. Нет, если бы мне предложили сейчас исключить его из полярной команды, я бы с этим не согласился».
— Не исключено, господин ротмистр, — парировал тем временем Бауэрс реплику драгуна, — что когда-нибудь такие записки действительно появятся.
— Это-то меня и настораживает, — все еще скалил большие, крепкие, хотя и основательно пожелтевшие зубы Отс.
— Напрасно настораживает. Уверяю, сэр, что о вашей персоне в них будут самые лестные отзывы.
И лишь поддавшись логике своих размышлений, Скотт вдруг сказал:
— И в моих путевых записках — тоже.
* * *
Вечером, после ужина, Скотт сразу же взялся за дневник, который действительно вел с удивительным упорством и постоянством. Но прежде проследил за тем, чтобы остальные полярные странники тоже добыли из вещевых мешков свои тетради. И дело не в том, что в подобных занятиях своих спутников капитан видел какой-то особый научный смысл. Он надеялся, что работа над дневниковыми записями будет отвлекать их от грустных размышлений, от ностальгии и в какой-то степени даже от боли.
«…В течение всего дня дул легкий холодный ветер с юга, при сравнительно высокой (к вечеру термометр показывал минус 26 градусов) температуре. Воздух — вновь сухой, поэтому палатки и все прочие вещи постепенно выходят из состояния обледенелости, до которого они дошли на прошлой неделе из-за метели.
Спальные мешки сохнут медленно, и боюсь, что понадобится немало подобной погоды, чтобы довести их до надлежащего состояния. Впрочем, всем нам спится в них неплохо. Мы постепенно становимся все более голодными; неплохо было бы иметь больше еды, особенно на второй завтрак. Если через несколько переходов доберемся до следующего склада (до него всего лишь шестьдесят миль, а у нас провизии на целую неделю), можно будет немного позволить себе вольность в еде, однако хорошо наесться нельзя будет, пока не дойдем до того склада, где у нас лежит запас конины… Но туда еще далеко, а работа неимоверная».
— Как вы считаете, капитан, — вполголоса спросил Эванс, — если мы все же не дойдем до основной базы экспедиции, нас станут искать?
— Конечно, станут.
— На самом деле я хотел спросить: поисковый отряд будет состоять из людей доктора Аткинсона, то есть из нашей экспедиции, или же они уйдут, не отыскав нас? А придут другие, через несколько лет?
Скотт осуждающе вздохнул, поскольку унтер-офицер нарушил его недавний приказ: «Никаких панических разговоров о гибели! Никакого нытья! Заботиться следует не о том, как умереть, а о том, как бы побыстрее, и без потерь, дойти до станции». Он снова вздохнул, поморщился… Однако понял, что просто так отмахнуться от этого вопроса Эдгара не получится.
— Уверен, что барк «Терра Нова» не уйдет из полярных вод, пока люди Аткинсона и лейтенанта Эванса не выяснят, где мы и что с нами произошло. Причем искать будут до тех пор, пока не наткнутся на наш последний лагерь. Такой ответ вас, унтер-офицер, устроит?
— Просто я подумал, что следовало бы оставить после себя хоть какое-то письмо, сэр, — столь же добродушно объяснил Эванс.
Это был странный день, который Бауэрс назвал «днем спасительных находок и возвращения надежды». Начинался он скверно: ветер исчез, парус поник, и полярным странникам пришлось налегать на лямки упряжи, как экипажу парусника — на весла.
Парадокс их восприятия погоды в том и заключался, что при ветреной погоде возникала опасность очередного бурана, который надолго загонял их в палатку, зато в пути им помогал санный парус. Когда же ветры утихали, тут же появлялось неяркое, нетеплое солнце; наступало небольшое потепление и вообще день казался чудным. Вот только выкладываться при нем приходилось на полную силу, как каторжникам на галере. А сил этих становилось все меньше и меньше.
Однако сегодня все настолько боялись упустить неожиданную оттепель, что, где только позволяла местность, тащили санки почти бегом, проделав в течение пяти часов изнурительного пути почти восемь миль. Полярные странники уже готовы были упасть на желанном привале, когда все еще «глазастый» Бауэрс заметил впереди, чуть в сторонке от старого санного следа, какую-то вещь и, передав свои постромки Уилсону, чтобы они не оказались под санками, поспешил к ней.
— Да ведь это же ночные сапоги Эванса! — прокричал он с таким восторгом, словно для всех них находка эта была спасительной.
— Значит, где-то неподалеку должны лежать и ваши меховые рукавицы, лейтенант! — напомнил ему благодарный унтер-офицер.
— Точно, где-то здесь! — пройдя по следу еще пять-шесть футов, он и в самом деле заметил под неплотным слоем снега ту «потерю», о которой по дороге на полюс так долго сокрушался.
В резервном мешке каптенармуса у них нашлись тогда и запасные сапоги, и перчатки, тем не менее эта находка повеяла на них какой-то щемящей романтикой возвращения. Поэтому они вели себя так, как после долгого плавания в океане ведут себя моряки, увидев впереди маяк или рыбацкую шлюпку.
— По-моему, ваша находка, лейтенант, — прекрасная примета, — излучил первый луч оптимизма тот, от кого Скотт менее всего ожидал его — ротмистр Отс. С самого утра он вел себя с несвойственной ему смиренностью, хотя идти ему было трудно, он жутко хромал и часто оступался там, где вроде бы не было причин оступаться, просто ноги порой не слушались его.
— Ну, если даже вы стали верить в приметы!..
— Зря иронизируете, Бауэрс, в такие приметы я верил всегда. Найти на обратном пути что-либо из того, что было утеряно во время похода… У нас в полку это был самый верный признак удачи.
— Тем более что находить вам приходилось в основном подковы, — вклинился в их разговор Уилсон. — А более верной приметы попросту не существует.