— Если бы группа Скотта выжила, она уже была бы здесь, — проговорил ирландец, извлекая из специального мешка примус, чтобы приготовить обед.
— Я того же мнения, — угрюмо отозвался лейтенант, забираясь в палатку, в которой, казалось, было еще холоднее, чем на улице.
— И дальше мы не пойдем?
— Надвигается полярная зима. И дай-то бог, чтобы мы успели добраться до Старого Дома, прежде чем разразится настоящая снежная буря.
— Однако часть продовольствия мы все же оставим здесь, — ирландец оставался верен своей манере говорить коротко и безынтонационно, так что трудно было понять, что именно срывается с его уст: вопрос, просьба или утверждение. — На всякий случай, оставим. А вдруг?…
— Оставим уже хотя бы для того, чтобы оправдать свое пребывание на этой стоянке, да облегчить нарты.
После обеда лейтенант дал себе и ирландцу всего лишь два часа отдыха, рассчитывая на то, чтобы заночевать уже в огражденном скалой и снежным валом «Угловом» лагере. И чувствовать себя при этом, хоть немного, но все-таки ближе к мысу Хат-Пойнт, к вожделенному для каждого полярного странника Старому Дому.
Когда лейтенант проснулся, ирландец уже завершал строительство гурийного флигеля, в котором должен был поместиться недельный запас провианта. Как только мешок с продуктами оказался замурованным, полярники водрузили над ним шест, дабы обратить внимание капитана на то, что здесь появился новый склад, и оставили вложенную в специальную полярную капсулу записку: «Капитану Скотту. Мы были здесь 30 марта, рассчитывая встретить вас. Надеемся, что оставленный нами провиант укрепит ваши силы. Да хранит вас Господь! Лейтенант Аткинсон, унтер-офицер Кеохэйн».
— А ведь вы не верите, что кто-либо из группы Скотта все еще остается в живых, — проговорил ирландец, когда они укладывали на сани свернутую палатку.
— Оставляя здесь продовольствие, я забочусь уже не столько о капитане Скотте, сколько о той поисковой экспедиции, которую нам придется снаряжать весной, то есть в октябре-ноябре этого года, — спокойно, холодно ответил Аткинсон, уже в который раз подтверждая, что сантименты ему не свойственны. — Важно, чтобы не потерять потом никого из поисковиков.
Ветер, силу которого Бауэрс определил в четыре бала, вновь был встречным. При тридцати семи градусах ниже нуля он бил снегом в лицо, заметая старый след и пронизывая людей насквозь. Расстояние, которое они преодолели во время этого перехода, оказалось мизерным, к тому же часть сил и времени они потратили на блуждания. А вечером, готовя себе ужин, капитан прибег к тому, о чем потом жалел весь остаток своей жизни: он добавил к растопленному пеммикану ложечку порошка карри [61] , за что потом, в течение всей ночи, расплачивался сильным расстройством желудка.
И беда заключалась не только в том, что в дневной переход Роберт выступил измотанным ночными походами «по нужде», при сильном ветре и морозе, близком к сорока градусам. Утром он ощутил сильную боль в ногах, но лишь вечером обнаружил, что во время этих ночных «санитарных походов» окончательно отморозил уже и до того подмороженные пальцы на правой ноге. Прежде чем показать ногу врачу, он сам осмотрел ее, когда оба спутника были вне палатки, готовили к походу нарты. И тогда же записал в своем дневнике: «Моя правая нога пропала — отморожены почти все пальцы; а ведь еще два дня тому я мог похвастаться двумя здоровыми ногами… Достаточно самой незначительной неосторожности, чтобы иметь такую ногу, на которую невесело смотреть. Теперь Бауэрс чувствует себя лучше всех, да и то не совсем. И он, и Уилсон все еще рассчитывают выбраться, или делают вид, что рассчитывают, даже не знаю. В примусе последний керосин; спирта — самая малость; вот и все, что стоит между нами и смертью».
Ветер дул попутный, или «ходовой», как называли его в базовом лагере профессиональные каюры, и полярных странников это взбодрило. Скотт и Бауэрс установили мачту и развернули парус, рассчитывая проделать в течение дня значительное расстояние, а значит, увеличить свои шансы на то, чтобы добраться до лагеря. Но оказалось, что при той усталости и истощенности, в которых полярные странники пребывали сейчас, даже при самых благоприятных условиях идти быстрым шагом они уже не могли. А тут еще к обеду вновь поднялся северный ветер, который, как и в предыдущие дни, бил в лицо.
Установив под вечер палатку, они благодаря показаниям санного счетчика определили, что находятся в пятнадцати с половиной милях от «Однотонного» склада.
— Даже при том, что сейчас мы проходим в среднем по шесть миль в сутки, мы можем достичь этого склада в течение трех дней, — как всегда, оптимистично настраивал себя лейтенант. — Правда, еды у нас лишь на двое суток, а горючего — всего на сутки, но если мудро отнестись к этим запасам, мы еще можем выкарабкаться.
— А ведь именно теперь на «Однотонном» нас должна ждать собачья упряжка, — вспомнил Уилсон. — Вы ведь просили Аткинсона перебросить ее к этому складу ближе к концу марта. Разве не так?
— Только вряд ли Черри-Гаррард, который должен привести эту упряжку, догадается выйти нам навстречу, — проворчал Скотт, с трудом пересиливая боль в обмороженной ноге.
— Нужно было договариваться о встрече у подножия горы Хупера, — мечтательно произнес Уилсон, — тогда все сложилось бы самым благоприятным образом. Возможно, мы даже спасли бы Отса.
— Мечты и надежды — вот чего не способна отнять у нас даже эта, богом проклятая Антарктида. И чем безнадежнее наше положение, тем сладостнее и фантастичнее они становятся — наши мечты и надежды.
Пока Бауэрс готовил ужин, Уилсон при свете лампы осмотрел ногу капитана. Никаких комментариев не было, он лишь покачал головой и тут же перевязал пропитанной мазью повязкой.
— И мы уже ничего не сможем сделать, Уилсон? — спросил его Скотт, когда с его помощью переобулся в ночные меховые сапоги.
— В той ситуации, в которой мы сейчас пребываем, — ничего, сэр, — вздохнул тот. — К моему величайшему сожалению. Если бы случилось чудо и с помощью собачьих упряжек мы достаточно быстро добрались бы до базового лагеря, можно было бы прибегнуть к ампутации пальцев или какой-то большей части ноги. В том случае, конечно, если бы не случилась гангрена.
Весь ужин их состоял из кубика холодного пеммикана, сухаря и чашки какао. Причем проходил он в такой гнетущей атмосфере, словно бы они, все трое, уже сидели на собственных поминках.
— Предлагаю такой план, джентльмены, — проговорил Бауэрс после того, как сцедил себе в рот последние капли живительного напитка. — Мы делаем еще один переход, стараясь как можно ближе подойти к «Однотонному». Даже при самом худшем стечении обстоятельств мы окажемся в десяти-одиннадцати милях от склада. Там мы ставим палатку, отдыхаем, а утром мы с доктором — без палатки, без саней, налегке, всего лишь с небольшим запасом сухой пищи для двухдневного перехода — отправляемся к складу. Если там есть упряжка Черри-Гаррарда, мы прибываем с ней; если же упряжки нет, возвращаемся с небольшим запасом горючего и провианта, необходимого для того, чтобы втроем, с санками, все-таки дойти до склада. Там мы, имея горячую пищу, отдохнем, подлечимся и пойдем дальше.