И он бросил копьё. Царица воздела свой щит, похожий на светлый месяц. Вражеское копьё прошло сквозь него как по маслу, пробило доспехи, правую грудь амазонки, спину, пригвоздило её к огромному коню, стоявшему сзади, и наконец вонзилось животному в сердце.
Царица и боевой скакун точно пришпиленные вместе упали в пыль. Ноги женщины высоко задрались при падении. Тяжёлое копьё закачалось над жертвами, будто маятник. Быстроногий приближался с мечом в руках. Пентесилея пыталась разглядеть противника, но взор затуманился, и бессильные пальцы разжались, выронив боевой топор.
* * *
– Вот дерьмо, – прошептал Хокенберри.
– Аминь, – отозвался Манмут.
Друзья стояли неподалёку, наблюдая за сценой со стороны, а теперь подходили ближе к Ахиллу, застывшему со сложенными уди руками над телом поверженной амазонки.
– " Tum saeva Amazon ultimus cecidit metus", – пробормотал себе нос бывший схолиаст. – «Погибла амазонка, наш последний страх» [21] .
– Опять Вергилий? – осведомился маленький моравек.
– Нет, это Пирр из трагедии Сенеки «Троянки».
И тут случилось нечто странное.
Ахейцы уже подтягивались к предводителю, собираясь отобрать у живой или покойной царицы её блестящие латы, когда ноздри героя усиленно задвигались, точно вбирая запах пролитой крови, конского пота и смерти. Внезапно быстроногий мужеубийца воздел огромные ладони к лицу и залился слезами.
Большой Аякс, Диомед, Одиссей и прочие полководцы, которым не терпелось рассмотреть убитую, замерли в недоумении. Багроволицый Терсит и кое-кто из вояк помельче не стали обращать внимания на рыдающего полубога: их интересовала только добыча. С откинутой головы Пентесилеи сорвали шлем, и локоны царицы рассыпались золотой волной.
Ахилл запрокинул голову и громко застонал, как тем ужасным утром, когда Хокенберри, принявший вид Афины, притворился, будто убил Патрокла и похитил тело. Военачальники отступили ещё на шаг от женщины и её коня. Орудуя ножом, Терсит избавился от ремней нагрудной пластины и пояса. В алчной спешке завладеть незаслуженным трофеем пожиратель мёртвых не замечал, как лезвие вонзается в нежную плоть державной амазонки. Царица осталась почти нагой. Разве что болтающийся наголенник, серебряный пояс да одна сандалия прикрывали порезанное, избитое, но чудесным образом по прежнему совершенное тело. Длинное копьё Пелея всё ещё скрепляло женщину с трупом коня, однако быстроногий не спешил вернуть своё оружие.
– Отойдите, – промолвил Ахилл, и большинство людей мгновенно повиновались.
Уродец Терсит, захвативший шлем и латы Пентесилеи, расхохотался, не оборачиваясь.
– И что ж ты за дурень, сын Пелея! – прокаркал он, расстёгивая пояс умершей. – Это же надо – стоять и рыдать над останками павшей сучки, сокрушаясь о её красоте! Поздно, теперь она пойдёт на корм червям, и толку-то…
– Прочь, – повторил быстроногий невыразительным – и оттого более жутким – тоном. По запылённому лицу героя продолжали бежать слезы.
При виде «бабьей слабости» грозного мужеубийцы Терсит обнаглел и, пропустив повеление мимо ушей, рванул бесценный ремень на себя; бёдра Пентесилеи слегка приподнялись, и мародёр бесстыже задёргал своими ляжками, как если бы совокуплялся с красавицей.
Пелид сделал шаг вперёд и выбросил тяжёлый кулак. Удар пришёлся по скуле и челюсти. Жёлтые зубы мерзавца все до единого брызнули вон, и Терсит, перелетев через тела коня и Пентесилеи, рухнул в пыль. Кровь хлынула у него и носом, и ртом.
– Ни могилы тебе, наглец, ни погребения, – произнёс Ахиллес. – Как-то раз ты скалил зубы над Одиссеем, и сын Лаэрта простил обиду. Теперь надумал издеваться надо мной, и я тебя прикончил. Сын Пелея не потерпит насмешек и никогда не оставит насмешника безнаказанным. Давай же катись в Аид и дразни там бесплотные тени своими жалкими остротами.
Терсит закашлялся кровью, захлебнулся блевотиной и без промедления испустил дух.
Герой осторожно, чуть ли не с нежностью, потянул на себя копьё – вначале из праха, потом из конского трупа, затем уже из тихо содрогающейся груди красавицы. Ахейцы отступили ещё дальше, недоумевая, почему это вдруг мужеубийца стенает и плачет.
– "Aurea cui postquam nudavit cassida frontem, vicit victorem candida forma virum" – снова пробормотал Хокенберри. – «Но когда шлем золотой с чела ее пал, победитель был без сраженья сражен светлой ее красотой» [22] … – Он посмотрел на Манмута. – Проперций, книга третья, одиннадцатая поэма «Элегий».
Моравек потянул схолиаста за руку.
– Слушай, кое-кому придётся сложить элегию про нас двоих, если не унесём отсюда ноги. Причём сейчас же.
– Почему? – Хокенберри огляделся и заморгал. Оказалось, вокруг началось великое отступление. Под вой сирен потоки людей на колесницах и пешим ходом текли в сторону Браны; солдаты-роквеки сновали между ними, подгоняя отступающих громкими голосами. Однако вовсе не тревожные выходцев из иного мира заставляли кратковечных ускорять шаг. Олимп извергался.
Земля… ну, то есть марсианская земля… тряслась и содрогалась. Воздух наполняло серное зловоние. Далеко за спинами удаляющихся троянцев и аргивян грозный пик мрачно багровел под эгидой, выбрасывая к небу столпы огня высотою во многие мили. На верхних склонах величайшего в Солнечной вулкана уже показались алые реки раскалённой лавы. Атмосфера сгустилась и потемнела от красной пыли, а также запаха страха.
– Что здесь творится? – спросил Хокенберри.
– Боги вызвали нечто вроде извержения. Да, и ещё Брано-Дыра закроется с минуты на минуту, – пояснил моравек, отводя схолиаста прочь от коленопреклонённого Ахиллеса, проливающего слезы над павшей царицей.
Обобрав остальных амазонок, участники недавнего сражения, кроме самых главных героев, стремились догнать товарищей. Вам надо немедленно выбираться оттуда, – передал Орфу по личному лучу.
– Да, мы уже заметили извержение… – откликнулся маленький европеец,
– Это мелочи, – перебил товарищ. – По нашим данным, пространство Калаби-Яу сворачивается обратно в состояние чёрной дыры и червоточины. Струнные реакции неустойчивы. Олимп может и не успеть разнести на куски эту часть планеты. У вас не больше нескольких минут, и Дырка исчезнет. Так что скорее тащи Хокенберри и Одиссея на корабль.
– Одиссей?– спохватился Манмут. Хитроумный ахеец беседовал с Диомедом примерно в тридцати шагах от них. – Хокенберри не успел поговорить с ним, не то что убедить героя лететь с нами. Скажи, Лаэртид нам действительно нужен?
– Анализ первичных интеграторов подсказывает, что да, – подтвердил иониец. – Кстати, мы наблюдали за битвой через твои видеоканалы. Чертовски занятное зрелище.
– А для чего нам Одиссей?– не сдавался европеец. Земля гудела и колебалась. Безмятежное северное море утратило своё обычное спокойствие. У прибрежных скал бушевали исполинские буруны.