Ада не покидала супруга с тех пор, как он, пошатываясь, вошёл через северные ворота. Целый час она то брала его за руку, то прикасалась к локтю, словно желая увериться, что муж действительно здесь, подле неё. Только что Харман и сам лежал на соседней койке рядом с Никем, лечил глубокие порезы. Некоторые пришлось зашивать, и это было больно. Однако ещё больнее оказалось пользоваться самодельными обеззараживающими жидкостями – то есть, попросту говоря, неразбавленным спиртом и чем-то ещё в этом роде. А вот грек получил чересчур серьёзные раны, чтобы надеяться на доморощенные средства. Товарищи как могли смыли грязь, наложили несколько стежков на пострадавший скальп, обработали открытые участки плоти антисептиком – бородач даже не очнулся, когда на них лили алкоголь, – но рука была слишком сильно повреждена; она и на теле-то еле держалась при помощи потрёпанных связок, обрывков соединительной ткани да покалеченной кости. Не успели самозваные лекари наложить повязки, как те промокли от крови.

– Он умирает, да? – подала голос Ханна. Несчастная не выходила из лазарета ни на минуту, даже для того, чтобы сменить обагрённые одежды.

– Похоже на то, – сказал Петир. – Да, бедолаге не выжить.

– Почему он не приходит в себя? – промолвила молодая женщина.

– Должно быть, всему виной сотрясение мозга, – отозвался девяностодевятилетний. – Вряд ли это из-за рваных ран.

Ему захотелось выругаться. Это надо же, «проглотить» сотни томов по хирургии, а толку-то? Всё равно в подобных условиях и без опыта никто не рискнёт вскрывать голову ещё живого человека, чтобы ослабить внутричерепное давление, а если даже рискнёт… Так или иначе Одиссей-Никто обречён.

Ферман – добровольный санитар примитивного лазарета, «проглотивший» больше медицинских книг, чем Харман, задумчиво поднял голову (на случай операции он уже правил пилу и мясницкий нож), а затем негромко сказал:

– Скоро придётся решать, что нам делать с его рукой. – И он вернулся к точильному камню. Ханна повернулась к Петиру:

– Я слышала, он пару раз начинал бормотать по дороге. Ты хоть что-нибудь разобрал?

– Не совсем. Почти ничего. Кажется, это был язык, на котором говорил другой Одиссей, из туринской драмы…

– Греческий, – вставил супруг Ады.

– Не важно, – произнёс молодой человек. – Два слова прозвучали по-английски, но тоже без особого смысла.

– Какие слова? – встрепенулась женщина.

– Что-то там про «ворота»… И потом «взломать»… Вроде бы. Он еле слышно лепетал, я пыхтел, а стражники кричали… Мы уже приближались к северному входу. Наверно, хотел сказать: мол, если не откроют, взламывайте.

– Ерунда какая-то, – нахмурилась Ханна. Петир пожал плечами:

– Чего только не ляпнешь, когда ты почти в отключке.

– Возможно. – Харман прикусил губу, вышел из лазарета под руку с любимой женщиной и принялся расхаживать по просторному особняку.

Примерно пятьдесят человек из четырёхсот поселенцев Ардис-холла ужинали в главной столовой.

– Ты бы поела. – Супруг нежно погладил Аду по животу.

– А ты проголодался?

– Нет ещё.

Правду сказать, свежие раны в ноге не давали ему покоя, и еда всё равно не полезла бы в горло. Или же дело было в Одиссее, который лежал в лазарете, истекая кровью и наверняка умирая?

– Ханне придётся туго, – шепнула Ада.

Девяностодевятилетний мужчина рассеянно кивнул. Что-то по-прежнему грызло его подсознание, некая неуловимая мысль, которая упрямо не желала облекаться в слова.

В огромной зале, некогда предназначавшейся для танцев, за длинными столами трудились дюжины работников: прилаживали перья и бронзовые наконечники к деревянным стрелам, мастерили копья, гнули охотничьи луки. Многие поднимали глаза и приветливо кивали проходящей мимо хозяйке Ардис-холла и её мужу. Супруги отправились в жарко натопленную кузницу-пристройку, где трое мужчин и три женщины ковали лезвия для ножей и бронзовые клинки, а потом правили их с помощью крупных точильных камней. К утру, когда после ночной отливки принесут расплавленный металл для работы, здесь будет нестерпимая духота, подумалось Харману. Он задержался, чтобы коснуться почти завершённого меча: оставалось лишь обмотать рукоятку тонкими кожаными ремнями.

«Топорная работа. – Мужчине стало грустно. – Не только чудесный подарок Цирцеи, сотворённый неведомо кем и неведомо где, но даже простое оружие из древней туринской драмы многократно превзойдёт эту вещицу мастерством исполнения и строгим изяществом отделки». И ещё ему было горько, что первыми плодами человеческого труда за два с лишним тысячелетия явились вот эти грубые орудия для убийства: дождались-таки возвращения своего часа.

В кузницу ворвался Реман – видимо, спешил с вестями в особняк. С одежды мужчины капала вода, в бороде блестели сосульки. Совсем недавно, покончив с работой на кухне, он вызвался встать на караул.

– Что случилось? – осведомилась Ада.

– Войниксы, – выдохнул Реман. – Уйма войниксов. Ни разу столько не видел.

– Готовятся к атаке? – спросил Харман.

– Поддеревьями пока толпятся. Но их там не меньше сотни.

На всех дозорных башнях загудели колокола. Тревога. Если бы твари перешли в наступление, звучали бы охотничьи рога.

Столовая быстро пустела; одеваясь на бегу, люди хватали оружие и мчались на боевые позиции: у частокола, во дворе, у торцевой стены, в оконных и дверных проёмах, в портиках и на балконах особняка.

Девяностодевятилетний мужчина не тронулся с места. Так и застыл, будто скала посередине бурного потока.

– Харман? – прошептала жена.

Обернувшись, он повёл её против течения – назад, в лазарет, туда, где угасал Никто. Ханна уже оделась и нашла копьё, но ещё не решалась покинуть любимого. Прямо в дверях на друзей наткнулся Петир, однако вернулся к залитой кровью койке. Супруг Ады посмотрел на умирающего и сипло произнёс:

– Он не сказал «взломать ворота». Он сказал: «Златые Ворота». Колыбель у Золотых Ворот.

И тут на башнях затрубили рога.

26

Дырка в небесах – дело нешуточное. Даэману следовало немедля возвратиться в Ардис и рассказать об увиденном. Он понимал, но не мог этого сделать. Не потому что боялся неосвещённой дороги от огороженного частоколом павильона к особняку, растянувшейся на добрую милю с четвертью, – просто чувствовал, что пока не готов.

И молодой мужчина отправился в некое позабытое место, код которого нечаянно обнаружил полгода назад, помогая друзьям составлять подробную карту всех четырёхсот девяти факс-узлов, когда колонисты Ардиса искали связи с уцелевшими землянами, а заодно исследовали незнакомые направления. Здесь было жарко и много солнца. Павильон стоял на покатом холме под пальмами, широкие листья которых колыхались под ласковым морским бризом. У подножия расстилался пляж – белоснежный полумесяц, огибавший лагуну с такими прозрачными волнами, что даже с высоты сорокафутовых рифов глаз различал песчинки на дне. Ни «старомодных» людей, ни «постов» Даэман тут не встречал, хотя обнаружил на северном побережье лесистые руины города, построенного, по всей видимости, ещё до Финального факса.