Слышится шорох сандалий по ступеням.
Человек, которого Ада ни разу не видела: одетый в доспехи и плащ ахейского пехотинца, но только более хилый и кроткий с виду, чем любой из героев туринской драмы, выступает с круто оборвавшейся лестницы на открытую площадку.
Прянув на чужака и выкрути в ему руки, Менелай прижимает лезвие к шее напуганного пришельца, готовясь единым взмахом отворить ему ярёмную вену.
– Нет! – восклицает Елена. Брат Агамемнона замирает.
– Это мой друг, Хок-эн-беа-уиии.
Ещё мгновение мышцы лица и предплечья грека продолжают сокращаться: мужчина словно по-прежнему хочет перерезать горло хлипкому противнику, но потом вырывает вражеский меч из ножен и бросает его в сторону. И, швырнув доходягу на пол, чуть ли не нависает над ним.
– Хокенберри? Сын Дуэйна? – рычит Менелай. – Ты часто попадался мне в обществе Ахиллеса и Гектора. Это ты явился вместе с дурацкими машинами…
«Странное имя, – недоумевает Ада. – Сколько следила за туринской драмой, никогда такого не слышала».
– Да нет же, – говорит пришелец, потирая шею и поцарапанное голое колено. – Я был здесь годами, но только никому не показывался на глаза, покуда не разразилась битва с богами.
– Ты приятель этого урода Пелида! – рявкает брат Агамемнона. – И вдобавок пресмыкаешься перед моим заклятым врагом Гектором, чей последний час уже скоро наступит. И твой тоже…
– Нет! – снова кричит Елена и, сделав шаг вперёд, перехватывает руку разъярённого грека. – Хок-эн-беа-уиии любимец богов и мой друг. Это он рассказал мне о башне. Помнишь, как он переносил быстроногого, куда пожелает, путешествуя подобно бессмертным при помощи чудесного медальона?
– Помню, – кривится Атрид. – Друг Ахиллеса и Гектора – мне не товарищ. Этот парень раскрыл наше убежище и теперь проболтается. Смерть ему.
– Нет, супруг мой, – вот уже в третий раз повторяет дочь Зевса. Какими крохотными выглядят её белые пальчики, обхватившие волосатое предплечье мужа, покрытое густым загаром! – Хок-эн-беа-уиии – это ответ на все наши беды.
Менелай сердито сверкает глазами, ничего не понимая.
Красавица указывает на сражение у стен. Лучники посылают сотни – тысячи – смертоносных залпов. Растерянные греки то устремляются на городские укрепления с осадными лестницами, то вновь, теряя товарищей, отступают под перекрёстным градом стрел.
Последние из троянских защитников за стенами яростно бьются на своей стороне частоколов и рвов – ахейские колесницы сшибаются друг с другом, дерево разлетается в щепки, а кони кричат от боли в ночи, когда острые колья пронзают их взмыленные бока, и даже бессмертные покровители и покровительницы осаждающих – Афина, Гера и Посейдон – пятятся под неистовой ответной атакой главных противников – Ареса и Аполлона. Серебролукий осыпает фиолетовыми энергетическими стрелами как аргивян, так и их божественных союзников; люди и кони валятся наземь, точно молодые деревца под топором дровосека.
– Я не понял, – рычит Менелай, – что проку от этого полудохлого ублюдка? У него даже меч не заточен!
Не отпуская руки супруга, Елена грациозно преклоняет колено и поднимает увесистый золотой медальон, висящий на шее Хокенберри на толстой золотой цепочке.
– Возлюбленный муж, он может в одно мгновение перенести нас обоих на сторону твоего брата. Это наша единственная надежда выбраться из Илиона.
Сын Атрея недобро щурится: кажется, до него доходит.
– Ну-ка подвинься, жена. Сейчас я перережу ему глотку, и волшебный медальон будет наш.
– Эта штука работает лишь на меня, – глухо произносит поверженный. – Даже моравеки со всей их премудрой техникой не сумели создать копию или просто извлечь какую-то пользу из оригинала. Квит-медальон настроен только на мою ДНК и волны моего мозга.
– Что правда, то правда, – сдавленно шепчет Елена. – Вот почему и Гектор, и Ахиллес держали Хок-эн-беа-уиии за руку, когда хотели чудесным образом перенестись куда-нибудь вместе с ним.
– Вставай, – роняет рыжеволосый грек.
Схолиаст поднимается. Менелай не так уж высок по сравнению со своим венценосным братом, не столь широк в груди, как Одиссей или Аякс, но рядом с хилым и в то же время пузатым учёным его массивный, мускулистый торс выглядит воистину божественно.
– Давай утащи нас отсюда, – велит ахеец. – Желаю оказаться с женой на берегу, в ставке брата. Хокенберри качает головой.
– Я и сам вот уже несколько месяцев не прибегаю к помощи медальона, о сын Атрея, после того, как моравеки раскрыли один секрет. Дело в том, что бессмертные способны выследить меня в Планковом пространстве в матрице Калаби-Яу… Проще говоря, в той пустоте, где они сами путешествуют. Я обманул богов и теперь буду непременно убит, если вздумаю снова квитироваться.
Менелай ухмыляется. Потом поднимает клинок и тычет им прямо в живот противника, так что сквозь ткань выступает кровь.
– А если откажешься, будешь убит на месте, свиная ты задница. И я очень медленно выпущу твои кишки наружу. Елена опускает на плечо Хокенберри свободную ладонь.
– Друг мой, посмотри туда, за городскую стену. Чувствуешь, как разгорелась битва? Этой ночью все олимпийцы увлечены кровопролитием. Видишь ли ты, как Афина вместе с воинством фурий пятится прочь? Как могучий Аполлон летает на своей колеснице, сея гибель среди отступающих греков? Сегодня ты можешь спокойно квитироваться, никто и не заметит.
Слабый на вид мужчина, закусив губу, озирает поле сражения. Военная удача явно сопутствует защитникам Трои. Всё больше солдат устремляются наружу через проходы для вылазок и особые двери у Скейских ворот; Ада замечает Гектора, который наконец-то вышел на бой во главе отборных воинов.
– Ладно, – говорит Хокенберри. – Но я перенесу вас поодиночке.
– Ещё чего, тащи обоих сразу! – заводится Менелай. Схолиаст опять качает головой.
– Не могу. Сам не знаю почему, медальон позволяет мне телепортировать лишь одного человека. Раз уж ты помнишь меня с Ахиллесом и Гектором, значит, помнишь и то, что я переносил их поочерёдно, возвращаясь через несколько секунд.
– Истинная правда, муж мой, – подтверждает Елена. – Своими глазами видела.
– Тогда сначала отправь её, – приказывает Атрид. – На берег, в ставку Агамемнона, туда, где ждут на песке наши чёрные корабли.
Снизу доносятся выкрики, и все трое отступают от края порушенной площадки. Красавица смеётся:
– Супруг мой, возлюбленный Менелай, я не могу быть первой. На кого из женщин аргивяне и ахейцы затаили больше всего злобы? Даже за те короткие мгновения, пока мой друг Хок-эн-беа-уиии не вернётся вместе с тобой, верные стражники царя или прочие греки успеют признать во мне презренную ненавистную собаку, виновницу бед, и пронзят моё тело дюжинами копий. Ты должен перенестись туда прежде, ведь ты – моя единственная защита.