Спустившись ниже, к посиневшему солнечному свету и воздуху, рвущему холодом лёгкие, на дно двухсотфутового ущелья, чьи стены сплетались из бесчисленных волокон (мужчина всё отчётливее подозревал, что это живая ткань), кузен Ады обнаружил ещё одну мощную трещину. Тоннели пересекались строго по диагонали. Даэман сразу признал авеню Домансиль. Ещё бы ему не помнить места, где играл ребёнком, где в юности соблазнял красоток и в более зрелом возрасте гулял под ручку с матерью!
Стоило повернуть направо, на юго-восток, и расщелина вывела бы его прочь от городского центра, к лесу под названием Венсен. Однако путник вовсе не думал удаляться от Кратера: ведь небесная Дырка явилась на северо-западе, рядом с обиталищем Марины. Значит, следовало идти по трещине авеню Домансиль в сторону бамбукового рынка под названием Опрабастель, что прямо напротив заброшенных, увитых плющом развалин, именуемых Бастилией. В детстве Даэман и другие сорванцы из башни у кратера устраивали на руинах настоящие бои, швыряя камни и комья земли в мальчишек «с запада», которых невесть по какой причине обзывали «радиоактивными бастилятами».
Правда, именно в том направлении толща голубого льда принимала угрожающий вид, но выбирать не приходилось: в прошлый раз кузен Ады засёк Сетебоса в центре.
Траншея, по которой двигался мужчина, сворачивала на восток прежде, чем пересечь более глубокую авеню Домансиль. Даэман решил не тратить время на спуск, а пошёл по ледяному мосту. Где-то внизу раскинулись руины знакомых улиц, однако трещина уходила гораздо ниже, вскрывая под Кратером железные и каменные слои неких древних строений. Сын Марины с ужасом вообразил, как розовато-серый мозг роет землю бесчисленными руками, раскапывая останки города под городом. «На кого же он охотится? – подумал бывший любитель бабочек и вдруг похолодел. – Вернее, что же он там спрятал?»
Синеватые сталагмиты, растущие над авеню Доманоиль, не позволяли продвигаться по ней на северо-запад, но. к удивлению Даэмана, параллельно дороге тянулась полоска зелёной травы. Мужчина загнал саморез в ледяную глыбу и, затянув на нём петлю, осторожно принялся спускаться по верёвке. В таких местах немудреный перелом ноги мог бы стоить ему жизни. В десяти футах над нелепым травянистым дном ущелья искрился голубоватый навес. Даэман раскачался и скользнул вниз.
В тени навеса его поджидала дюжина войниксов.
От изумления Даэман отпустил верёвку, чтобы выхватить арбалет. Упав на скользкую траву с высоты четырёх футов, мужчина не удержался на ногах и рухнул на спину. Он так и не успел достать оружие и теперь полулежал с пустыми руками, глядя на воздетые стальные руки, острые убийственные лезвия и крепкие тела чудовищ, застывших в прыжке за восемь футов от неудавшейся жертвы.
Заледеневших. Каждую из двенадцати тварей почти целиком покрывала синяя корка; наружу торчали фрагменты клинков, конечностей, панцирей. Ноги войниксов не опирались на землю: ледяная волна захватила чудовищ на бегу или в прыжке. А ведь они передвигались очень стремительно. «Как же эта штука могла так быстро застыть?»
Сын Марины не знал ответа, однако преисполнился благодарности за своевременное чудо. Кое-как поднявшись (бок и спина отозвались болью там, куда при падении подвернулись угловатый рюкзак и арбалет), он стянул бечеву обратно. Можно было бы оставить её на месте: в запасе оставалось ещё сто футов, да и вдруг на обратном пути придётся спешить, а трудное восхождение по ледяному утёсу задержит его? Но Даэман подозревал, что ещё до исхода этого дня полностью использует верёвку. Направляясь на северо-запад по пути, который он привычно именовал про себя Променадом Плант, хотя знакомый бамбуковый переход и нависал теперь в шестидесяти футах над головой, весь в голубой паутине, мужчина снял со спины оружие, убедился в том, что оно заряжено и готово к действию, и продолжал шагать по невероятной здесь траве к сердцу Парижского Кратера.
Променад Плант, вот как местные жители величали подвесной бамбуковый мостик там, наверху. Это было одно из редких старинных названий, родившихся до появления всеобщего земного языка, над значением которых никто, насколько знал Даэман, и не пытался ломать голову. И вот теперь, нисходя по зелёной тропе в глубину темнеющего каньона среди голубого льда и потревоженных развалин, кузен Ады впервые в жизни задумался, уж не был ли окрещён известный с детских лет переход в честь этой древней, забытой дороги, погребённой под городом на века, пока божеству Калибана вдруг не взбрело на ум разворошить прошлое многочисленными руками?..
Мужчина шагал осторожно, с нарастающим ощущением тревоги. Он сам не знал, чего ожидает: главным, по его мнению, было найти Сетебоса, если это вообще Сетебос, и желательно поведать своим товарищам в Ардис-холле, что происходит с городом после вторжения. Но, глядя на войниксов, вмёрзших в стены ущелья, на груды человеческих черепов и новые развалины, столетиями не видевшие солнечного света, бывший любитель бабочек чувствовал, как у него увлажняются ладони, а в горле пересыхает.
Даэман пожалел, что не взял пистолет или винтовку из привезённых Петиром. Он явственно помнил, как Сейви выпустила целую тучу дротиков по Калибану там, в подземной пещере на орбитальном острове Просперо. Правда, чудовище от этого не погибло. Ревя от боли, обильно истекая кровью, монстр умудрился схватить старуху своими длиннющими лапами, затем, громко щёлкнув могучими челюстями, прокусил ей Горло и скрылся вместе с телом, нырнув в болото, в глубинах которого таились ходы разветвлённой системы сточных труб и затопленных тоннелей.
«Я пришёл сюда, чтобы найти Калибана», – впервые осознал мужчина.
Зубастый уродец с перепончатыми ногами – его враг, его Немезида. Это слово кузен Ады выучил месяц назад и сразу же понял, что может назвать им одно лишь существо на свете. Мало того, после яростной драки, после того как искатель приключений оставил неприятеля умирать, разрушив остров Просперо,; логично было бы предположить, что и Калибан считает Даэмана воплощенным возмездием.
Сын Марины от души надеялся на это, хотя при мысли о новой стычке во рту совсем пересохло, а ладони взмокли ещё сильнее. Но потом он вспомнил, как держал в руках голову мёртвой матери, мысленно увидел оскорбительную пирамиду из черепов – подобное унижение мог нанести лишь сын Сикораксы, творение Просперо, поклонник божества своенравной жестокости Сетебоса, – и продолжал шагать, держа наготове тяжёлый арбалет, заряженный парой грубо сделанных, зато наточенных и заострённых болтов.
Оказавшись в густой тени огромного навеса, Даэман увидел вмёрзшие в голубой лёд фигуры. Нет, не войниксов; они скорее напоминали людей, великанов с развитой мускулатурой, искажёнными лицами, серовато-сизой плотью и пустыми, обращёнными внутрь глазами.
Вскинув оружие, Даэман оцепенел на тридцать секунд, прежде чем осознал, на что же он смотрит.
«Ах да, статуи». Подобия человека, сделанные из камня или иного материала. В Парижском Кратере никаких «статуй» не: было, да и во всём мире факсов, где прошла его юность. Впервые такая штуковина попалась ему на глаза у Золотых Ворот на Мачу-Пикчу около десяти месяцев назад. В зелёных пузырях, гроздьями обвивших мост, располагалось нечто вроде музейной коллекции. Какой же дикой показалась тогда ему, не знавшему искусства, затея отливать человеческие фигуры! Вот Ханне, которая всегда интересовалась работами по металлу, было проще понять Изваяния, по всей видимости, создавались только для того, чтобы порадовать глаз. Даже сейчас мужчина не мог сдержать улыбки, вспомнив, как друзья приняли Одиссея, именуемого в последнее время Никем, за одну из искусно сделанных статуй, пока тот не пошевелился и не заговорил.