— Спасибо тебе, Глеб. Ты человек… Выручил меня. — Федюня поднялся и охнул, схватившись за бок. — Про карту я не говорил у Зойки, но они били меня…
— Любой бы на твоем месте рассказал все, что знает. Уж поверь мне. И потом, никакие сокровища не дороже человеческой жизни. Деньги — дело наживное. Все, разговор закончили! Сегодня отдыхаем, а завтра в путь.
— Ты… ты разобрался в карте?!
— А то как же. Я ведь Тихомиров. А мы, Тихомировы, такие.
— Ну, блин… — У Федюни не хватило слов, чтобы выразить все то, что он испытывал.
— Только я не скажу тебе, куда мы едем. Это чтобы не пришлось потом рубить твой длинный язык.
— Заметано!
Они дружно, с облегчением, рассмеялись и пошли в дом.
День для охоты выдался просто чудесный. Неяркое солнце малиновым шаром выкатилось из-за горизонта и лениво застыло над дальними лесами, словно раздумывая — ползти дальше по небосводу или вернуться в серую пушистую тучку, подпирающую светило сзади? Легкий утренний морозец пощипывал щеки, но не вызывал озноб, а бодрил. Перед выездом всем охотникам поднесли по чарке подогретого вина с пряностями, и Фернан Пинто почувствовал себя просто окрыленным. Такого приятно согревающего и возбуждающего напитка ему еще не доводилось пробовать, а спросить, как называется это вино у царского рынды [53] , который от имени великого князя разносил угощенье, он постеснялся.
Иоанн Васильевич был одет в расшитый жемчугом темно-красный терлик [54] на меху с короткими рукавами, голову ему грел колпак с меховой опушкой, а сапоги были стачаны из кожи молодого оленя шерстью наружу и прошиты золотой нитью, сплетенной в замысловатый узор.
Под царем московитов гарцевал великолепный рослый аргамак игреневой масти с белой гривой и хвостом. Узда — оголовь с железными удилами и поводьями — блистала драгоценными каменьями. К седлу спереди была пристегнута паперсть — нагрудные ремни сбруи с приклепанными золотыми бляшками. Морду аргамака украшала решма — изогнутая золотая пластина с цепочками, декорированная растительным узором и изображением герба — двуглавого орла под короной — по центру. На груди хищной двуглавой птицы царские мастера филигранно отчеканили щит с изображением единорога. Попона на коне была темно-синего бархата, украшенная камнями, жемчугом и золотым шитьем.
Видно было, что у великого князя сильная рука. Он осаживал молодого жеребца будто небрежно, особо не напрягаясь, но аргамак мигом становился смирным, только гнул лебединую шею и негодующе фыркал; правда, смирялся он ненадолго. На поясе у Иоанна Васильевича висели нож и длинный кинжал, а сзади, под поясом, у него был заткнут кистень с красивой деревянной рукояткой, отделанной слоновой костью, и с позолоченным шаром, утыканным шипами, который крепился к рукояти прочным ремнем.
Свита, сопровождавшая царя, была многочисленна и так пестро одета, что у фидалго зарябило в глазах. Кафтаны и терлики разных покроев были почти всех цветов радуги, а многие и вообще узорчатые. Только двое рынд по бокам великого князя (один из них нес секиру, а второй — шестопер) щеголяли в белых одеждах, опушенных шкурками горностаев. Что касается лошадей, то многие бояре предпочли местную породу, более выносливую и приспособленную к езде по пересеченной местности, нежели иноземные аргамаки.
Фернана Пинто и Антонио де Фариа, которые по указке подьячего тоже надели свои лучшие одежды, подвели к Иоанну Васильевичу, когда он уже сидел на коне. Видно было, что предстоящая охота добавила ему хорошего настроения; благожелательно оглядев испанцев, он сказал:
— Сегодня у нас охотничья потеха. Милости просим принять в ней участие и немного повеселиться. Садитесь на лошадей и следуйте за нами.
На этом разговор закончился. Фернан Пинто испытал глубокое разочарование: и это все?! Как он может выполнить наказ генерала Общества Иисуса, если не в состоянии побеседовать с царем Московии наедине? Упавший духом фидалго кое-как забрался на предложенного ему коня. Ездил он неважно, ведь большую часть своей жизни Пинто провел не в седле, как многие португальские дворяне, а на палубе парусного корабля, — и кавалькада во главе с великим князем с гиканьем и свистом понеслась по полям и перелескам к царским охотничьим угодьям.
Ушлый балагур Митька Бобер уже успел рассказать Антонио де Фариа (а тот пересказал Фернану Пинто), что в Московии лошади для выезда и гоньбы при псовой охоте покупались у ногайцев. Они пригоняли в Москву на продажу огромные табуны. Степные ногайские лошади были неутомимы в ходу и высоко ценились за неприхотливость. Именно ногайских лошадей и подали испанцам. Седло-арчак с невысокой лукой и подушкой из лебяжьего пуха было удобным и легким; оно как нельзя лучше подходило для охоты. Его обтянули бархатом вишневого цвета, а крыльца и тебеньки расшили серебряным шнуром.
Возможно, по причине испортившегося настроения, а может, из-за недостатка опыта езды верхом Фернан Пинто не обратил должного внимания на лошадь, которую ему подвел разбитной малый, царский конюх. Он хитро посмотрел на фидалго, поклонился и быстро исчез, оставив после себя лишь едкий смешок, который тут же растворился в снежной пыли, поднявшейся из-под лошадиных копыт. Лошадь — это была молодая кобылка — шла споро и хорошо слушалась поводьев. Ее поведение успокоило Фернана Пинто, но все равно где-то в глубине души у него шевелились смутные подозрения. Проказливая физиономия конюха преследовала его до самых охотничьих угодий.
Местность, на которой должна была состояться, по словам царя, «охотничья потеха», находилась неподалеку от Москвы, в Сокольничих лесах. Им оказалась обширная лесная прогалина, усеянная кустарником. Как объяснил иностранцам Афанасий Пуговка, место было весьма удобно для размножения зайцев; здесь словно в каком-нибудь зверинце плодилось их великое множество. Никто не смел в этих местах охотиться на зайцев или рубить кустарник под страхом жестокого наказания.
Великий князь держал множество зайцев еще и в специальных звериных загонах, а также в других местах. Когда ему хотелось насладиться этой забавой, а год на зайцев выдавался неурожайным, он приказывал привозить их из иных заповедников. По мнению Иоанна Васильевича, чем большее количество зайцев он поймает, тем больше это доставит ему удовольствия и чести.
Но особенно поразили Фернана Пинто охотничьи псы московитов. Таких зверей он еще не видывал, хотя и объездил полмира. Они были немного похожи на итальянских молоссов [55] — такие же крупные, мордатые, с массивными челюстями. Русские называли их меделянскими собаками. Только эти меделяны были еще больших размеров, чем молоссы; фидалго прикинул на глаз, что высотой они никак не меньше четырех футов. А широкие груди и рельефные мышцы подсказывали ему, что такой пес может в одиночку справиться не только с волком, но и с медведем.