Еще хуже обстояло дело с общеполитической, страноведческой подготовкой будущих разведчиков. Почему-то никому в голову не пришло включить в программу подготовки курсы «Современная внешняя политика», или «Внешняя политика Советского Союза», или «Основные региональные проблемы современности». Куцые курсы страноведческого профиля давали элементарные справочные знания. Мы не изучали и не знали внешней политики тех стран, куда готовились ехать на работу. В школе не было профессоров-политологов, специалистов-международников, социологов, юристов. Не было и соответствующей литературы, пособий. Практически вся информация ограничивалась читкой газет. Эта зияющая прореха в учебных программах давала о себе знать на протяжении всей жизни выпускника школы. Такая «черная дыра» превращала разведывательную школу в ремесленное училище, выпускавшее специалистов в лучшем случае средней квалификации. Наиболее способные продолжали свое образование уже во время практической работы, а большинству это оказывалось не под силу. Окончить полный курс разведывательной школы мне не удалось, хотя в моем личном деле и подшит диплом, свидетельствующий о том, что я «с отличием» завершил учебу. Едва начался второй год обучения, в один из октябрьских дней 1959 года меня пригласил начальник школы и сказал, что меня вызывают в Кремль к начальнику Девятого управления КГБ, который ведал охраной руководства партии и правительства и держал свою штаб-квартиру непосредственно в Кремле. Шеф «девятки» встретил меня покровительственно и сказал, что намечена поездка тогдашнего первого заместителя Председателя Совета Министров СССР Анастаса Микояна в Мексику в качестве личного гостя посла СССР для открытия выставки достижений советской науки и техники. Столь необычный визит не предполагал никакой свиты, но и без охраны не положено было отпускать члена политбюро, каковым был почти всю жизнь Микоян. Вот и возникла мысль послать меня в двух качествах: личного переводчика и личного охранника.
Я заметил, что никогда в жизни не был ни тем, ни другим и вряд ли справлюсь с поручением. Но мне не дали рассуждать долго, сказали, что вопрос давно решен, что моего знания страны и языка достаточно, а как охраннику мне надо только всегда быть рядом и в случае чего прикрыть собой Микояна. Оружия, слава Богу, мне не навязывали.
Поездка была в известной степени загадочной. Второе или третье лицо в государстве летело за океан в качестве личного гостя посла с пустячной вроде бы целью – открыть выставку достижений советской науки и техники в Мехико. Мексиканцы недоумевали, что могло привести столь высокого гостя в их широты. Они составили для него изматывающую программу, включавшую посещение города Монтеррея на севере, нефтяных промыслов около Поса-Рики, нефтеперерабатывающих предприятий в южном штате Табаско. Микоян все выносил стоически, горстями ел огненный мексиканский перец, не меняя выражения лица, месил в полуботинках тропическую грязь, глотал сухую пыль северных пустынь. И даже когда в личной беседе президент Мексики Лопес Матеос больно уколол Микояна, рассказав, как непристойно и агрессивно ведут себя мексиканские коммунисты, и попросил «угомонить» их, он не сумел выбить старого большевика из седла. Анастас Иванович старательно пытался пробить традиционный закостеневший панцирь советско-мексиканских отношений и вывести их на новый широкий простор.
Обстановка была благоприятная. Десять месяцев назад «барбудос» вошли в Гавану, и революционное правительство Фиделя Кастро все больше и больше оглядывалось по сторонам в поисках возможных союзников в неотвратимо надвигавшемся конфликте с имперскими амбициями США. События в Карибском бассейне соответствовали представлениям сторонников доктрины о нарастании национально-освободительного движения, которое трактовалось как резерв международного коммунистического движения, возглавлявшегося коммунистическими и рабочими партиями. СССР чувствовал себя просто обязанным оказать этому движению посильную помощь и поддержку. Возникновение острой болевой для США точки в Латинской Америке могло оказаться стратегическим выигрышем для СССР, который со времени создания НАТО был окружен американскими союзниками и военными базами. А. Микоян, по-видимому, хотел посмотреть на месте, насколько вероятно и посильно для нас укрепление позиций СССР в непосредственной близости от южных границ США.
Мексика традиционно была настроена настороженно по отношению к США. Настороженность, связанная с исторической болью от утерянных в XIX веке территорий, от многократных вторжений, питалась глубоко проникшими в сознание народа патриотическими антигринговскими настроениями. И это отчетливо увидел Микоян.
Но в то же время нельзя было не понимать, что геополитическая привязанность Мексики к США, полная зависимость во внешней торговле, взаимное сращивание деловых кругов не давали Мексике большого простора для политического маневрирования. «Бедная Мексика: она так далеко от Бога и так близка к Соединенным Штатам» – эти слова многолетнего президента-диктатора Порфирио Диаса лишь подчеркивали историческую обреченность этой страны.
Мексиканцы сделали вид, что не поняли зондажных заходов Микояна. Его поездка должна была бы кончиться ничем, если бы внезапно в столице не появился специальный посланник гаванского правительства, совсем мальчик, Эктор Родригес Льомпарт, который от имени Фиделя Кастро попросил по окончании предусмотренного срока экспозиции в Мехико перебазировать выставку достижений в Гавану и пригласил А. Микояна на Кубу. Так начались первые контакты на высоком уровне между Москвой и революционной Гаваной.
Поездка в Мексику сразу выделила меня из общей массы слушателей разведшколы. На экранах появился документальный фильм об этой поездке, вожди очень уважали саморекламу, а поскольку я постоянно маячил за спиной у Микояна, то меня стали принимать за важную персону. А тут еще в школу пришел приказ из Министерства обороны о том, что мне присвоено звание «лейтенант». Никто не мог понять, почему младшему лейтенанту КГБ очередное воинское звание присваивает Министерство обороны. Пришлось бы каждому рассказывать, что, как я уже писал, в 1957 году, еще будучи обыкновенным офицером запаса, был призван на два месяца на офицерские сборы-переподготовку и т. д., и т. п., и за это был вознагражден изменением военной специальности (вместо штабного писаря стал воздушным десантником) и вот, как выяснилось, повышением в звании. Теперь я стал кадровым военным, а не серой гражданской мышью.
Не прошло и двух месяцев после возвращения Микояна из Мексики, как меня снова затребовали в Кремль. Наступил, правда, уже 1960 год, за окном трещали крещенские морозы, а в совминовских покоях хозяйничали мягкая ковровая теплота, благоуханное порхание чинных секретарш, сейфовая загадочность и угрюмость везде торчавших охранников и караульщиков. Меня провели в кабинет А. И. Микояна, которому в ту пору шел 65-й год. Это был невысокий угловатый человек, довольно сухой в общении, говоривший по-русски с плохой дикцией. Но я уже знал его после поездки в Мексику. Он был на редкость целеустремлен, при этом хитер и изворотлив, как истинный представитель Востока. За плечами имел сложнейший жизненный путь, умудрился благополучно обойти все головоломные и смертельно опасные повороты в течение 1917–1959 годов. Это о нем потом будет сочинен каламбур: «От Ильича до Ильича – без инфаркта и паралича». И в самом деле, от Ленина до Брежнева никому, кроме Микояна, не удалось пройти дистанцию, не потеряв головы и с минимальным числом штрафных очков.