Примакову предстояло сформулировать национальную разведывательную доктрину. От разведки требовалась радикальная смена приоритетов.
Семьдесят с лишним советских лет внешняя разведка вела борьбу с мировым империализмом на всех фронтах. На практике это означало массированное агентурное проникновение во все государства и стремление узнать все тайны, не считаясь с затратами.
Государственная политика новой России исключала продолжение такой линии. Современные концепции национальной безопасности требовали разумной достаточности не только для армии, но и для разведки. Но можно себе представить, как трудно было сменить ориентиры офицерам со стажем. Смогут ли кадровые разведчики отвыкнуть от прежних идеологических установок?
В разведке работали разные люди с разными политическими взглядами. Для одних крушение социализма было ударом. Другие стали говорить, что после крушения социалистического строя работать легче: исчезла фальшь.
Специалисты уверены, что работа в разведке сама по себе наносит тяжелый ущерб психике разведчика. Он ведет двойную жизнь и к тому же убеждает своих агентов делать нечто преступное – изменять родине, красть секретные документы. Вот почему в разведывательной школе слушателей пытаются морально вооружить, объясняя, что во имя Родины надо идти на все.
Разведчиков учат умению налаживать контакты, устанавливать близкие отношения, получать от людей информацию. В любом собеседнике, даже если он не оформлен агентом, разведчик видит прежде всего источник информации. А если от него нельзя получать информацию, то и нечего терять на него время и деньги.
Чем в этом смысле дипломат или журналист отличается от разведчика? Дипломаты и журналисты тоже ведь с не меньшим искусством выведывают то, что им надо. Разведчик пытается придать отношениям специфический, личный характер, чтобы получать больше, чем то, что мог бы узнать дипломат.
Можно платить за информацию деньги или же убедить иностранца в том, что помогать твоей стране – это святое дело. Советским разведчикам приходилось вербовать людей, рассказывая, каких успехов добилась страна победившего социализма. Некоторые разведчики испытывали при этом моральный дискомфорт. Бывало, разведчик нахваливает советскую власть и думает: ну и дурак же ты, американец, если в это веришь… Беда в том, что Советский Союз – за исключением короткого промежутка времени (после революции и до начала тридцатых годов, а также во время Второй мировой войны и в первые послевоенные годы) – далеко не у всех вызывал симпатии. А вот вербовщики американской разведки действовали как представители политически привлекательной страны.
Один из наших разведчиков, награжденный орденом за удачную вербовку, говорил мне:
– Мы работали от имени дурно пахнущей страны. Надо понять наше положение. У тебя галстук, аккуратная прическа, пробор, но от тебя плохо пахнет. Ты представляешь страну с мерзопакостным режимом. Трудно было защищать страну, когда речь шла о нарушениях прав человека. Нужно было как-то выглядеть прилично. Но и не переходить некую грань, за которой уже американский разведчик мог бы попытаться тебя поймать на несогласии с политикой КПСС…
Вот таким людям приход Примакова был по душе. Но их в разведке меньшинство.
Когда Примаков приступил к работе в разведке, с ним пришла известная формула, придуманная англичанами: у нас нет постоянных соперников и нет постоянных союзников, постоянны только наши национальные интересы.
Но ведь советская разведка всю свою историю работала против постоянных противников. И этим все определялось. То, что хорошо для противника, плохо для нас. То, что хорошо нашим союзникам, и нам хорошо. Никаких личных пристрастий. И вдруг Примаков декларирует такую ересь…
На Евгения Максимовича газеты набросились и справа, и слева – что он понимает под национальными интересами? Одни говорили: мы демократы, мы будем строить правовое государство, закладывать основы рыночной экономики, нас все любят, от нас во всем мире только этого и ждали – какие же у нас могут быть враги? А на другой стороне политического спектра какой крик стоял: как это у нас нет соперников и противников?!
И этот спектр настроений и мнений – он же и внутри самой разведки присутствовал.
Ко времени прихода Примакова в разведке формальная департизация уже произошла. Партийные организации исчезли, но люди еще не могли привыкнуть к простой мысли: взгляды у тебя могут быть любыми, но вся политика остается за воротами Ясенево. Твои взгляды к работе отношения не имеют. Вот объявят выборы, зайдешь в кабинку для голосования, штору за собой задвинешь, все свои мечтания в бюллетене отметишь и опустишь в урну. Тем самым и определишь грядущую жизнь…
Евгений Максимович все это говорил, надеясь, что будет понят. И правильно рассчитывал. Разведка – это место, где работают не самые глупые люди. И в основном это было понято.
В ноябре 1991 года Примаков приказал отменить программу обнаружения признаков возможного ракетно-ядерного нападения. Это было детище Андропова, который пугал страну приближающейся войной. Программа действовала десять лет. Каждые две недели все (!) резидентуры докладывали Москве об отсутствии признаков подготовки Запада к войне – вроде количества горящих ночью окон в Пентагоне или дополнительных закупок крови для военных госпиталей. Выполнение этой андроповской программы стоило стране огромных денег.
Я расспрашивал разведчиков: какое настроение было у Примакова в первые месяцы его работы в разведке? Все-таки он вошел в новое для себя дело в трудный для страны и для службы час. Это был решающий момент в истории государства, и разведка испытывала все проблемы, которые переживала страна. Семьдесят лет разведка работала на идеологическом противостоянии на международном поле – и вдруг начинается пересмотр самой философии разведки!
Какой же должна быть разведка?
Ответ на этот вопрос Примаков дал своей четырехлетней работой в Ясенево. Но в первый же день работы он знал одно – служба внешней разведки будет не такой, какой она была до 1991 года. Это не значило, что все нужно менять. И он не стал говорить то, что унизительно, тягостно, мучительно для людей: что вся их прошлая жизнь была бездарной. Он не хотел унижать подчиненных, перечеркивать их жизнь. Примаков корректно, рассчитывая на то, что он имеет дело с умными людьми, повторял:
– Друзья, это не годится. Забудем об этом. А делать будем вот так, потому что сейчас время другое, мир другой.
Поэтому выжидательно-сдержанное отношение быстро уступило место благожелательности, а потом вылилось в благодарность Примакову. Главное состояло в том, чтобы приспособить разведку к реалиям времени. Он осторожно говорил, что национальные интересы есть и у других государств. Следовательно, возникает поле, где наши национальные интересы совпадают. Вот на этом поле мы можем сотрудничать. А есть поле, где наши интересы не совпадают, там сотрудничество не получится, там будет действовать разведка.
Опять посыпались недоуменные вопросы: какое такое сотрудничество? Он тогда вместо «сотрудничества» выбрал другое слово – «взаимодействие». Опять всеобщее удивление – о каком взаимодействии можно говорить, работая в разведке? И все равно в Ясенево нашлись люди, которые его поддержали.