Я заставила цветного парня по имени Марвин взять топор на, заднем крыльце и выйти на улицу. Он попробовал оказать мне сопротивление. Это длилось секунду, меньше секунды, но он боролся. Моя обработка оказалась слишком слабой. В нем оставалось слишком много индивидуальности.
Я заставила его выйти во двор и миновать фонтан. Вокруг никого не было видно. К нему присоединилась мисс Сьюэлл, и они оба встали на страже. Я разбудила доктора Хартмана, отдыхавшего в гостиной Ходжесов, и заставила его прибежать ко мне. Сестра Олдсмит достала из шкафа винтовку и пододвинула кресло ближе к кровати. Калли был уже на улице Митингов и приближался к верфям. Говард стоял на страже на заднем дворе.
Я почувствовала себя лучше. Контроль восстановлен. Это было всего лишь прежнее ощущение паники, которое умела вызывать только Нина Дрейтон. Но теперь оно прошло. Если кто-нибудь попробует угрожать Джастину, я заставлю этого человека самого себя посадить на острие пики в ограде. Я бы с радостью заставила его выцарапать собственные глаза и...
Но Джастин исчез.
Пока мое внимание было поглощено другим, я оставила его. Оставила стоящего спиной к реке и ограде шестилетнего мальчика, от мановения веточки которого зависел весь мир.
Он исчез. Я не воспринимала ничего. Не почувствовала ни удара, ни пули, ни ножа. Может, их затмила боль Говарда? Или проблеск сознания негра? Или неловкость мисс Сьюэлл? Не знаю.
Джастин исчез. Кто теперь будет расчесывать мои волосы по вечерам?
Может, Нина не убила его, а только забрала? Но зачем? В отместку за то, что я спровоцировала убийство ее глупой пешки? Неужто Нина может быть настолько мелкой?
Да, может.
Приехавший на стоянку Калли бродил по ней до тех пор, пока на него не стали пристально посматривать. Посматривать на меня.
Взятая напрокат машина по-прежнему стояла на месте пустой. Фургон же исчез. Труп цветной девицы тоже исчез. И Джастин исчез.
Я положила массивные руки Калли на металлическую ограду и уставилась на реку, плескавшуюся внизу на расстоянии сорока футов. Вода была покрыта рябью.
Калли заплакал. Я заплакала. Мы все заплакали.
«Черт бы тебя побрал, Нина!»
Поздно вечером, когда я уже полудремала под воздействием лекарств, в ворота забарабанили. Едва соображая, что я делаю, я отправила Калли, Говарда и Марвина на улицу. Когда я увидела, кто это, — я оцепенела.
Это была Нинина цветная девица — лицо ее побледнело, одежда была испачкана и разорвана, глаза широко раскрыты. На руках она держала обмякшее тело Джастина. Сестра Олдсмит раздвинула шторы и выглянула сквозь ставни, чтобы предоставить мне еще один угол зрения.
Цветная девица подняла свой длинный палец и указала прямо на окна моей спальни, прямо на меня.
— Ты, Мелани! — прокричала она так громко, чтобы слышно было во всем Старом Городе. — Открывай ворота, Мелани, моментально! Я хочу говорить с тобой.
Палец она не опускала. Казалось, прошло уже много времени. Зеленые вспышки на мониторе пульсировали с дикой скоростью. Мы все закрыли глаза и снова открыли их. Цветная девица по-прежнему стояла на месте, воздев палец, и вид ее был так же надменен и властен, как у Нины Дрейтон, когда я в последний раз расстроила ее планы.
Медленно и неуверенно я заставила Калли открыть ворота и тут же отступить, пока его не коснулась тварь, посланная Ниной. Она вошла, быстрым шагом направилась к дому.
Мы все расступились и отпрянули, когда она вошла в гостиную, положив тело малыша на диван.
Я не знала, что предпринять. Мы ждали.
Чарлстон
Воскресенье, 10 мая 1981 г.
Сол наблюдал за Натали и Джастином на стоянке и слушал их беседу. Микрофон девушка прикрепила к воротничку блузки. Компьютер вдруг издал пронзительный звук. Сол бросил взгляд на экран, еще уповая на то, что это какая-то ошибка телеметрии, датчиков или блока питания на заднем сиденье, а не то, чего они оба с Натали боялись. Но одного взгляда ему было достаточно, чтобы убедиться — это не ошибка. Рисунок Тета-ритма был выявлен безошибочно, и альфа-кривая уже приобретала пики и ровные участки фазы быстрого сна. В это мгновение Сол нашел ответ на вопрос, который мучил его несколько месяцев, и одновременно понял, что его жизнь находится в серьезной опасности.
Сол выглянул из машины, увидел, что Натали движется в его направлении, схватил капсульное ружье и выкатился вон, стараясь держаться так, чтобы между ним, Натали и мальчиком находились другие машины. «Нет, это не Натали», — подумал он, останавливаясь за последней машиной на стоянке, футах в двадцати пяти от фургона.
Почему старуха решила использовать Натали именно сейчас? Сол гадал: не виноват ли в этом он сам? Нельзя было так нерасчетливо и явно ехать следом за ними. Но у него не было другого выбора — микрофон и радиопередатчик, встроенный в пояс приборов Натали, имели радиус действия менее полумили, а машин было мало. Да, они перестали чувствовать себя в опасности после достигнутых успехов на прошлой неделе и поездки на остров накануне. Сол тихо выругался и присел на корточки за белым «Фордом» — Натали уже подходила к фургону.
Мальчик шел шагах в пятнадцати следом, держа в руках веточку, поднятую с травы. В это мгновение Сол ощутил непреодолимое желание убить этого ребенка, выпустить всю обойму в это худенькое тельце и изгнать из него бесов силой смерти. Сол сделал глубокий вдох. Он читал курс лекций в Колумбии и других университетах о специфической извращенной тенденции насилия в современном мире. Что откровенно использовали писатели и особенно Голливуд — в «Экзорсисте», «Предзнаменовании» и бесчисленном количестве версий, восходящих к «Ребенку Розмари». Сол считал, что изобилие одержимых бесами детей — это симптом глубинных подсознательных страхов и ненавистей; оно свидетельствует о неспособности взрослых взять на себя ответственность. Родители не хотят забывать собственное нескончаемое детство и нести на себе груз вины за развод. Ребенок же воспринимается ими не как ребенок, но как взрослое злобное существо, заслуживающее любых оскорблений эгоистичными поступками взрослых. В этом выражается раздражение общества, культура которого в течение двух десятилетий определялась юношеским мировоззрением, подростковыми вкусами в музыке, кинопродукции и телевизионных постановках, подкармливавших идею о том, что взрослый ребенок неизмеримо мудрее, спокойнее и разумнее, чем великовозрастное инфантильное существо. Поэтому Сол учил, что страх перед детьми и ненависть к детям, проявляющиеся в популярных шоу и книгах, уходят своими корнями в глубокие подсознательные слои общего чувства вины, опасений и возрастной зависти. Он предупреждал, что захватившая нацию волна пренебрежения к детям и насилия над ними уже имела исторические прецеденты и что процесс этот будет развиваться своим чередом. Однако необходимо сделать все возможное, чтобы уничтожить этот вид насилия, пока он не захлестнул всю Америку.