Кухня оказалась под стать дому, просторной и основательной, с каменным полом и стенами, которые казались бы холодными, если бы не массивные, светлого дуба, балки и стропила. Из такого же дерева были столы и лавки. Один угол занимала печь, где можно было враз приготовить, наверное, целого кабана. На одной из стен, как водится у добрых людей, висели связки чеснока и лука, а еще целая пропасть всякой кухонной утвари: сковородок, ковшиков, ножей, шумовок, черпаков, разделочных досок и прочего, и прочего… На стене у окна – громадный таз для варки варенья. Его отполированное как зеркало дно отразило две немного встрепанные, слегка чумазые, но в целом довольно симпатичные физиономии.
– Боже, какой ужас! Это я? Кошмар. Я же совсем забыла, что волосы обрезала, и куртка мешком висит, штаны, наверное, тоже. Все грязное. Нос ободран… А-а, это я козу ловила… Чучело какое-то. Ужас…
Лиска предполагала, конечно, что порастрепалась в дороге, но не до такой же степени!
– Да полно тебе, – стала ее утешать подруга, – запылилась немножко да ссадинка небольшая. Все равно видно, что стройная и хорошенькая. А у меня, вон, оказывается, царапина во всю щеку, репей в волосах, сажа на шее. Вся надежда на баню.
Вдруг она, широко распахнув глаза, обернулась к Лиске, ошарашенная мыслью.
– Слушай, а Син-Хорайн, помнишь… мы же там голые купались!
– Ага, – довольно пробасил входящий в кухню Канингем, ставя на пол ведра с водой. – Он это любит, чтобы девушки молоденькие были. И детишек когда купают у него – тоже. К нему даже совсем маленьких приносят. И птицы там купаются, и мелкие зверушки…
Канингем подхватил Руша, который чуть не залез лапами в ведро, поднял его над головой, дунул в его пушистый живот и усадил себе на грудь, с удовольствием разглядывая сердитую мордочку. Рушка схватил зубами Канингема за бороду, пожевал на всякий случай, выплюнул, потом спрыгнул на пол и с независимым видом улегся у Лискиных ног.
– А детей зачем к нему приводят? – удивились девушки.
– Чтобы они здесь потом не терялись.
– ?
Пришлось давать объяснения.
– Тех, кого он запоминает, он может потом найти сам или помочь найти другим. Может указать место, где человек или зверь находится, иногда даже переносит его к себе. Он, конечно же, не все горы может увидеть и не всегда хочет, но по большей части помогает.
– А как к нему обращаются?
– С помощью специальной медитации.
– А…
– Потом, потом, а то у нас не только ужина и бани, но и завтрака с обедом не будет, – и, усмехнувшись, удалился.
Баня все-таки состоялась, а после нее и ужин. Расположились они опять в комнате у Дариана. Кроме хлеба, который, как уверяли хозяева, они пекли сами, и фруктов из Ойрина на столе были огурцы, зелень и картошка из злосчастного огорода, на который постоянно покушалась здешняя коза, и жареная, с золотистой корочкой форель.
Все время, пока гости и хозяева от души угощались, то на ручке кресла, то на колене у Канингема, то прямо на краю стола около него сидела большая ворона, которую Канингем сразу представил как их с Дарианом вестника. Звали ее Глафира, и держалась она с большим достоинством, двигалась неторопливо и подношения принимала без суеты. На гостей почти не обращала внимания.
После ужина был зажжен камин, не столько для тепла, сколько для уюта, а на столе появилось несколько свечей.
– Ну, что же, можно теперь и о планах подумать, – проговорил Канинигем. Расположившись в своем кресле поудобнее, он вытянул ноги. – Ты, Левко, кажется, собирался к ковражинскому воеводе?
Тот кивнул.
– Тогда вы с Дарианом можете вместе идти. Он послезавтра туда же отправляется. Через пару дней будете в Ковражине.
– Как через пару дней, – не понял Левко, – до Ойрина еще добраться надо. Мы считали, самое меньшее – дня два-три только до Ойрина.
– Это смотря по какой дороге идти.
– Мы собирались подняться на Уйрун, там оглядеться и выбрать путь на Ойрин. А на Уйрун мы искали дорогу с Кареглазой. На карте ведь ничего нет, кроме двух гор и трех рек.
– Как это нет? – отозвался Дариан. – Мы два года лазили везде, где только можно, рисовали все, что могли, и нет ничего?
В его голосе звучала такая тревога, что Наира немедленно вытащила из-за пазухи книгу и, раскрыв на странице с картой, подала хозяевам.
– Вот.
Канингем ласково принял в руки книгу, провел пальцем по краю страницы с картой и, хитро взглянув на девушку, перелистнул ставшую вдруг до прозрачности тонкой страницу. Под ней оказалась еще одна страница с картой, и еще одна, и еще…
Наира закрыла рот, села на ковер рядом с Канингемом и заглянула в книгу так, словно видела ее впервые.
– Да как же!.. Но почему же она мне никогда ничего не рассказывала?
В ее голосе зазвенела почти детская обида.
Канингем стер с лица улыбку, увидев ее глаза, и сказал, стараясь придать голосу убедительность:
– У нее были на это причины. Я обещаю, что обязательно тебе расскажу немного погодя, если можешь потерпеть.
Она молча кивнула. Стало тихо, было слышно, как потрескивали поленья.
– Глафира два часа назад принесла вести из Ойрина. Там о Мирине и о том, что ты пропала, про банду Шермета и о том, что они пытались поджечь ваш дом. Нет, нет, не сожгли. Соседи потушили, только угол обгорел. Этих «орлов» прогнали. Вся деревня собралась, и из соседней еще народ был. Там кого-то сватали у вас. Народу набежало много, их и выгнали, – Канингем на секунду остановился. – Мирину похоронили. Все как положено.
Наира опустила плечи, провела рукой по волосам и вздохнула, не находя, что сказать.
– О тебе беспокоятся в Ойрине твои родственники и бабушкины подруги. Мы напишем им завтра, что ты нашлась.
– Да, хорошо, спасибо.
Лиске вспомнился вдруг родной дом, заскребло на сердце от мысли о матери. Она поспешила себя утешить, вспомнив, что она оставила ей записку в комоде, куда в день ее побега должны были складывать выстиранное накануне белье. Из записки не следовало ничего, кроме того, что она жива, и повода для беспокойства домашним было достаточно. Но не оставаться же было до этого жуткого замужества ради их спокойствия. И все-таки…
– Так вот, теперь о картах и о дорогах. До Ойрина можно добраться разными путями. Есть дороги длиной в два-три дня, есть такие, где через неделю начинаешь понимать, что этот пейзаж видишь уже не первый раз, и бродить там можно месяца два. На третий обычно сама местность меняется. А мы предпочитаем добираться до Ойрина часа за два. Есть и такая дорога. Для тех, кто знает, конечно. Вот на этой карте, видишь, отмечены только те пути, которые открыты летом, а это – зимние дороги. Здесь отмечено расположение истоков крупных ручьев и небольших речек, ну и так далее… Он перевернул еще с десяток страниц, провел рукой над книгой, и только что явленное им богатство съежилось до одной пергаментной страницы с картой.