– Ирэн! Антуан!
Ее никто не слышал, и она успела ощутить себя дурой. Остановилась на погрузочной платформе, на ослепительном свету.
В ту ночь ей приснился старый друг Эд Читаец, неоспоримо величайший ракетчик своего времени. Действие сна развернулось утром после большого нырка Лив. Эд лежал рядом с ней. В отеле «Венеция», любимом местечке всех звезд ракетного спорта, особенно гипердип-жокеев, которые тут отдыхали между нырками в фотосферу Франс-Шанса IV. Толстые струи фотонов, преимущественно из той же фотосферы, проникали в комнату, окрашивая стены в неестественно сочный желтый цвет и заставляя Лив вслух размышлять о погоде в ячейках Бенара. Она была очень счастлива. Эд подумывал встать и позавтракать. Одновременно с этим он во сне падал в тот же Франс-Шанс IV, куда нырнула сама Лив, отделенная от звезды лишь тонким, как бумага, корпусом «Нахалки Сэл» [19] .
– Эд! – окликнула она – вдруг он не в курсе. – Эд, ты падаешь!
Вокруг Эда ярились струи горячего газа, подчеркивая резкими тенями его красивые скулы. Уловленный в нисходящие потоки плазмы температурой 4500 кельвинов, гипердип Эда разуверился в себе и стал разваливаться на части. Не корабль, а сущий невроз на движке.
Эд медленно повернул голову и улыбнулся ей.
– Я никогда не останавливаюсь, – объяснил он. – Я всегда падаю.
Лив проснулась в поту.
Несколько дней прошло в ожидании Антуанова связного.
Планета X пришла в запустение пятнадцать лет назад, после непредсказуемых перемен в поведении и распространении местных видов, вызванных неожиданными климатическими сдвигами, и ныне единственный континент ее представлял собой, в коммерческом смысле, преддверие ада. Пастельные здания фабрик спинтроники и спонсируемые ЗВК радиоастрономические обсерватории были законсервированы, спальные районы и курортные поселки пустовали. Космопорт Да Луш продолжал работать, но объемы трафика резко упали. Портовая администрация ограничивалась текущим досмотром. Единственный маленький бар с кондитерской при нем, «L’Ange du Foyer» [20] , сводился к нескольким алюминиевым столикам под палящим солнцем; тут по утрам сидела в больших солнечных очках Ирэн-Мона за чашкой холодного латте с марципаном. Теплый ветер трепал грузовую декларацию Тони Рено, которую Ирэн использовала вместо подставки под чашку. На третий день листок весь покрылся коричневыми кружками; на четвертый стал напоминать послание из иного мира, которое опоздали отправить.
Ирэн пила. Антуан ремонтировал двигатели. Все скучали. Лив Хюла наматывала круги по периметру Да Луш-Филд, осматривая несколько акров выжженных солнцем кустарников да недостроенные жилые кварталы. Между домами шмыгали тощие черные и белые кошки, осторожно пробираясь по грудам мусора и битого стекла. Лив чувствовала необыкновенную собранность и концентрацию, но в то же время не могла стряхнуть тревожное наваждение. На севере, в портовых пригородах, еще жило некоторое количество новочеловеков; им одноэтажные белые домики заменяли секции крольчатника. Они активно трахались, но не выходили за пределы старого пригорода и вообще вели себя тихо, неуверенно. Население поддерживали на уровне простого воспроизводства. Мужчины день-деньской лежали в патио, мастурбируя на жестоком солнечном свету, а ночами бегали по аккуратно распланированным улицам, делая десять-пятнадцать миль в час в размеренном темпе. Трудно было сказать, чего они ищут. На пятый день пребывания «Новы Свинг» в космопорту Да Луш появилась стайка женщин и принялась терпеливо дежурить поодаль строений терминала, словно в ожидании туристов, которым не суждено прилететь.
Когда Лив озвучила эту мысль, Ирэн улыбнулась.
– Мы и есть туристы, милая, – сказала она. Сняла солнечные очки, удовлетворенно огляделась и снова нацепила.
Женщины привели с собой ребенка, лет шести-семи, худощавого и белобрысого, с большой круглой головой; черты лица казались слишком маленькими и аккуратными для такой башки. Глаза были широкие, выражение одновременно отзывчивое и отстраненное. Он некоторое время слонялся по пыльной ВПП, затем, подобрав что-то, принятое Лив за мертвую птицу, подошел как можно ближе к «L’Ange du Foyer».
– Привет, – сказала Лив. – Как тебя зовут?
– Поосторожней, милая, – посоветовала Ирэн.
Пацаненок сел перед ними на бетон и принялся играть с птицей, время от времени поглядывая на женщин, точно спрашивая одобрения. Трупик посерел и высох, клюв застыл распахнутым в болезненном неслышном крике. Глаз у птицы не было. Распростертые крылья переливались темно-синими и зелеными оттенками, и в них кишели сотни паразитов.
– Господи!.. – сморщилась Ирэн.
Женщины стояли ярдах в двадцати от «L’Ange du Foyer», апатично наблюдая за происходящим через марево жаркого дня; затем одна из них резко снялась с места, подошла к мальчишке, подцепила под мышки и уволокла, сказав ему что-то непонятное. Птицу она у него вроде бы отняла. Мальчик мрачно брыкался, пытаясь вырваться и подобрать трупик, а когда его отпустили, удрал.
Потом ушли и женщины.
– Стало попрохладней, – заметила Ирэн. – Почему бы нам мороженого не съесть?
Еще позже, когда над центральным скальным массивом уже догорал закат, мальчишка снова возник оттуда, где прятался. Не успела Лив сказать и слова, как ребенок бросил птицу к ее ногам и убежал. Не совсем понимая, с какой целью, она последовала за ним. Ирэн-Мона, покачав головой, взглянула им вслед.
Мальчишка быстро бежал через пригороды. Время от времени останавливался и манил ее за собой. Он был бос. В паре миль к югу от Да Луша обнаружились довольно крутые холмы, темно-желтыми стенами обрамлявшие древний пляж. Мальчик добрую минуту носился взад-вперед у основания холма, ища дороги наверх; нашел, остановился и помахал ей.
– Не так быстро! – взмолилась Лив.
Он исчез из виду. Холмы отсекли остаток закатного света. Мальчик смотрел на нее сверху вниз, пока Лив карабкалась по расщелине. Она только и видела, что его голову на фоне неба.
– Infierno [21] , – тихо произнес он. – Infierno.
Над холмами возносились к иссохшему центральному массиву длинные желтые хребты; в полдневный час тепловые волны гуляли здесь по пыльным ароматным расщелинам и каменистым впадинам. Сейчас же лишь слабый ночной ветерок свистел среди покрывших местность узловатыми вздувшимися венами лавовых туннелей. Лив стояла на краю jameo [22] , слушая, как журчит в тридцати футах внизу вода по гальке. Тропы были проложены здесь с таким остроумным искусством, что по их контурам в звездном свете можно было найти дорогу даже без помощи мальчика. Он ее вел, но помогал уже не так явно. Время от времени она натыкалась на мальчишку, который ожидал ее, забравшись с ногами на валун, а порой он убегал вперед на полмили, слабым проблеском маяча на фоне склона. Если тропинка становилась труднопроходима, он возвращался; в остальном же Лив была предоставлена самой себе под яркими звездами. Так он вывел ее на плато, усеянное валунами, с единственной постройкой на краю jameo, хибарой из грубо оструганных беленых досок и наваленных друг на друга камней; дверь развалюхи хлопала на ветру.