– Риг, ты тут поджаришься, – рассмеялась она и взяла его за руку. – Пойдем позавтракаем. Я на рынке хлеба купила.
Гейнс покачал головой.
– В чем дело?
Когда он не ответил, Алиссия отпустила его руку и сказала:
– Так и знала. Так и знала! Риг, ну это они так празднуют контракт с миром.
Она наклонилась вперед, глядя на него, но он по-прежнему ничего не понимал. Город как очередной «спиритуалистический двигатель». Как это объяснить? О, под рынком простирается цепь известняковых пещер. Типичный карст. Когда идет дождь, система пещер переполняется примерно через час, но стоит воде подняться до определенного уровня, как выскакивает воздушная пробка.
– Система опорожняется так же быстро, как наполнилась. Стоки уходят. Дождь очищает всё, а потом в городе начинается праздник, с фейерверками и пирушками, очень красивый. Все чистые и свежие, в лучшей одежде. Они были грязные, а стали чистые. Риг, ты разве не понял?
Она схватила его за руку, но он не шевельнулся.
– Ну как, отличается это от ритуалов исходных обитателей там, на вершине холма, когда они проводились – сто тысяч лет назад? Отличается это от вашей гребаной войны? Ну давай, Риг, признай: отличается ведь?
Гейнс уставился на нее. Полтора года назад она писала ему: «Крики птиц все страньше и страньше. Я сижу и пересчитываю колонны вокруг фонтана, а туристические ракеты взлетают вокруг меня в небеса, как чемоданчики с дешевыми сувенирами. Мне это так нравится! О, Риг, прилетай!»
– Мне просто нужно уладить этот вопрос, – сказал он.
Алиссия одарила его ядовитым взглядом, а он ее – рассеянной улыбкой.
– Между нами и вправду имеются различия, – сказал он. – Вижу, ты разочарована.
Вдруг все его внимание переключилось на входящий вызов.
– Что? Что вы имеете в виду – снова изменился?
Как только он закончил разговор, о чем бы там ни шла речь, в пятидесяти футах над домом безмолвно появился спикировавший с орбиты на термоядерных движках «Шестой маршрут», который прежде, с момента прибытия, шнырял вокруг второй точки Лагранжа. Алиссия неодобрительно посмотрела на корабль, потом на Гейнса.
– Убери это чучело отсюда, – велела она. – Не хочу я, чтоб оно рядом крутилось. Только не сегодня.
Она ушла в дом.
Гейнс хранил голограмму четырнадцатилетней Алиссии в форме какой-то молодежной организации ЗВК: всегда улыбчивой, неизменно дружелюбной и контактной. Через двадцать часов после ее отказа покинуть Панамакс IV он прибыл в Старую Рубку Лабиринта Перлант и с ощущением потери остановился там. В отсутствие Гейнса лаборанты Кейса, отчаявшись сладить с физикой Лабиринта, свернули системы удержания и окружили центр палаты синими галогенными лампами; за кругом света задумчиво шлялись стайки ученых, глядя на занимавшую его фигуру.
Долгое падение Перл, с рассвета до росистого заката [81] , окончилось. Она лежала на боку посреди палубы из аллотропного углерода, подняв колено, изогнувшись в пояснице и упираясь локтем, так что верхняя часть туловища была приподнята и искривлена. Из угла рта вытекало нечто вроде зубной пасты, придавая ей успокаивающую человечность. В полете с ней что-то произошло: она выглядела частично женщиной в платье с рюшечками из ткани с металлическим отливом, сшитым по моде пятисотлетней давности, а частично кошкой [82] . Стоило Гейнсу моргнуть, как восприятие субъекта менялось: иногда на всю верхнюю часть тела, иногда только на руку или ногу. Конечности, кожа, костяк – все у нее было немного неправильное. Порой под женской плотью проглядывала длинная кошачья морда, а временами наоборот. Глаза ее, становясь человеческими, выражали почти гипнотическое спокойствие и удивление, словно она искала ответ на какой-то вопрос и не находила его, а может, оттого, что ее застигли в очень сложном и приятном даже для наблюдателя дезабилье; кошачья шерсть по краям изображения впитывала свет, уводя взор в разрежение, турбулентность и, наконец, прозрачность.
Трудно было не придать результирующей химере артистического толкования, не воспринять ее картиной или статуей, а может, репродукцией персонажа одного из религиокультурных пантеонов Древней Земли. На первый взгляд она казалась неподвижной, но, присмотревшись, можно было заметить, что фигура медленно поворачивается и извивается, пытаясь то ли удержаться в одной из форм как предпочтительной, то ли, напротив, принять их обе одновременно. Осознав, какой силы воли это требует, Гейнс лишился дара речи. Он почувствовал себя посвященным в исключительную тайну, предначальный круговорот событий, сопричастным усилию сохранения сложности перед лицом декогерентизирующих и дестабилизирующих сил во Вселенной. За ареной этой борьбы, там, где возились наблюдатели, вооруженные недостаточно мощными физическим воображением и интуицией, свет быстро выцветал до серого; тьма создавала иллюзию неограниченного пространства, в котором только и могут развернуться столь удивительные события.
Гейнс стоял и смотрел на нее, качая головой, пока Кейс не спросил:
– Ну, что теперь думаешь?
– Ничего я не думаю, – ответил Гейнс.
– А мы установили вот что, – проговорил Кейс. – Это не Алеф, но Алеф еще здесь.
– Откуда ты знаешь?
– Мы напустили на данные оператора. Он обнаружил, что за пятьдесят минут до исходной конвульсии Алеф начал подключаться к Лабиринту… – Кейс вывел голографическую схему, предположительно иллюстрирующую топологию Лабиринта, с его размерностью шесть целых четыре пятых. – А именно к сектору VF14/2b, где туннели заполнены сложными жидкими сверхпроводниками.
– Помню я VF14, – сказал Гейнс. Они с группой Эмиля Бонавентуры его прошли, как ему помнилось, в 2422-м или 2423-м [83] . – Эмиль считал, что этот участок сфокусирован на Тракте.
Не то чтобы у них было много времени для размышлений. Туннели пятидесятифутового диаметра изгибались в бессмысленных направлениях: облицованные плиткой, сырые, как в заброшенной подземке. В некоторых местах жидкость напоминала воду. В других она проедала скафандры, проникала сквозь них или сочилась, как теплая слюна у кого-нибудь изо рта. Он только и помнил, как Джонни Иззет блюет кровью на визор скафандра, а еще кто-то орет:
– ТВОЮ МАТЬ СУКА ВАЛИМ НА ХЕР!
Кровь Джонни, касаясь визора, мгновенно коагулировала, словно претерпевая фазовый переход. Затем туннель ожил, наполнился ионизирующим излучением и еще чем-то, на слух как музыка, но это была не музыка. Все направления стали неправильными. Что-то двигалось, непонятно что. Эмиль, Риг и еще двое попытались оттащить Джонни обратно, но не успели и ста ярдов преодолеть, как он скончался.