Князь махнул рукой, шведа увели.
– Ну-ка, подними рубаху!
Я снял пояс, поднял рубаху. Повязку я сегодня уже не накладывал. Свежая рана была покрыта струпом и еще багровела.
– Гляди-ка! Не обманул швед. Не добил ты его, – посожалел князь. – А коли бы он тебя в спину?
– Ранен я был, князь, сил уже не оставалось – едва успел от конницы в крепости укрыться.
Князь взял меня за локоть.
– Ты извини, не прав я был, когда про ранение твое сказал, не подумавши-то. А где их оружие?
– Дома у меня – денег ведь стоит, чего же трофей в лесу на дороге бросать?
– А как ты в лесу-то один оказался?
– Почему же один?
И я рассказал, что ездил с Ильей и его дочерью на коптильню и всю последующую историю.
– Надо же, – восхитился воевода. – Я и не знал, что ты воин умелый. Спас, значит, купца и дочь его?
– Получается, так.
– Тогда на дочке купца жениться обязан – ты ведь ей жизнь спас, потому по неписаным законам должен ее в жены взять. Как разобьем шведа – пригласи на свадьбу.
Князь захохотал, обнажив белые зубы.
Уходил я из кремля в смятенных чувствах. И дернул же черт шведа указать на меня пальцем. Я никому не собирался хвастать своими победами, а теперь что? Ну как князь и в самом деле вспомнит после победы – а в том, что она будет, я не сомневаюсь – о моей свадьбе? Одно дело – жениться по большой любви, по своему большому желанию, и совсем другое – по желанию князя. Ему-то что? Погулял на свадьбе, попил вина, попел песен и – хоть трава не расти.
В растрепанных чувствах я чуть не забыл в кремле свою шведскую лошадь. Хорошо, ратник спросил:
– А лошадь что же?
Я вернулся, поднялся в седло. Интересно, как звали моего трофейного битюга раньше? Нрав у него спокойный. До сих пор он у меня без клички. Как-то надо назвать. Предложу-ка я домашним конкурс на лучшую кличку для мерина.
К моему удивлению, спор об имени трофея разгорелся нешуточный. В итоге решили остановиться на Клинке. «Сивка» или ему подобные – уж очень избито. Почему всплыло это имя, я уже не скажу, но впредь мерина называли именно так.
Стоило поджить моей ране, как резко увеличился поток пациентов. Успешное лечение князя или осада города привели к такому итогу – непонятно. Но теперь с утра и до вечера, с небольшим перерывом на обед, я осматривал больных, назначал травы, делал мануальную терапию, оперировал.
Были ранения, полученные горожанами на городских стенах, – этих я принимал вне очереди и без оплаты. С больных брал по совести: с бедных – полушку, а с купца – и серебряный рубль.
Илья, глядя на мою работу, как-то сказал мне:
– Вот кем мне надо было стать, а я в купцы подался.
Эх, Илья, для этого надо долго учиться, к тому же далеко не всякий сможет возиться в крови, гное, в дерьме. А если принять во внимание, что ты вкладываешь в пациента знания и душу, но болезнь оказывается сильнее и пациент умирает, то завидовать нечему. У каждого, даже выдающегося врача, свое кладбище пациентов.
Через месяц пришло радостное известие – подмога от государя уже близко, в одном дневном переходе. Все предвкушали скорое снятие осады.
И вот наступил этот день. Я взобрался на городскую стену. С западной стороны раздались крики, пушечные и мушкетные выстрелы. Часа через два показались отступающие в беспорядке шведы.
Пушкари Пскова открыли частый огонь по позициям неприятеля, а вскоре распахнулись сразу трое городских ворот, и на помощь наступавшим ратям Ивана Грозного выехали псковские дружины.
И дрогнули шведы, побежали, бросая палатки, пушки, повозки с имуществом.
Жители Пскова стояли на стенах крепости и радовались – подбрасывали шапки, обнимались, орали что-то невразумительное. Слава богу, конец осаде. Хотя продукты в крепости еще были, но почти всю живность – кур, гусей, поросят уже съели.
Продлись осада еще месяц – и подъели бы сухари, сало и крупы. Вот тогда пришлось бы совсем туго.
Рати русские уходили от города все дальше и скрылись за лесом. У пушек остались канониры и дозорные. Все прочие со стен ушли – кто домой, а кто и в кабак – праздновать освобождение. Вино лилось рекой, и к вечеру твердо на ногах стояли лишь дети.
Мы у себя дома тоже накрыли стол, выпили вина – но в меру. Ни я, ни Илья трезвенниками не были, но меру свою знали. За столом засиделись, спать легли поздно. И когда Маша вдруг стала меня тормошить, я не сразу понял – зачем? Посмотрел на окно – темно.
– Какого черта?
– Гонец к тебе, барин. Случилось чего-то. Иди сам узнай.
Я оделся, спустился вниз. У крыльца стоял ратник. Я его узнал – видел в крепости.
– Прости, что разбудил. Дело неотложное. Сотник ранен пулей в живот; не наш – великокняжеский. Вот за лекарем и послали. Сказали – вези самого наилучшего. Я с запасным конем.
– Хорошо, возьму инструменты только. Жди.
Я взял собранную заранее сумку с инструментами, самогонкой, надел ферязь – ночью было прохладновато, постоял в нерешительности, раздумывая – брать оружие или нет? Решил, что незачем таскать тяжесть – шведы разбиты и бегут, вокруг наши войска, оружие ни к чему.
Я вышел за ворота, поднялся в седло, и мы с места сорвались в галоп. Как в темноте не свернули себе шеи – просто удивительно. Или кони в темноте хорошо видят?
Закончились улицы, мы проскочили сквозь предупредительно открытые ворота и поскакали по грунтовке.
Через полчаса скачки я прокричал ратнику:
– Далеко еще?
– Столько же!
М-да, далековато наши шведов отогнали – мы проскакали верст пять, не меньше, а еще столько же предстоит.
Дорога сузилась, по сторонам стоял лес. Ратник теперь скакал впереди, я на два корпуса – сзади.
Вдруг раздался удар, лошадь с ратником упали, и не успел я ничего сообразить или предпринять, как в грудь ударило, и я кубарем полетел с лошади. От удара и боли перехватило дыхание. Я, похоже, отключился, а когда пришел в себя, руки мои были связаны.
Я по-прежнему лежал на земле, недалеко – моя сумка с инструментами. Что за ерунда? Кто меня связал?
Гадать пришлось недолго. Ко мне приблизились двое с факелом, осветили лицо, затем одежду.
– Он не воин, – сказал один на ломаном русском. Второй с досады сплюнул.
– Ты кто?
– Лекарь я, хирург.
– О, хирург – это хорошо!
К нам подошли еще двое, оба в синей шведской униформе. Твою мать! Откуда здесь шведы, коли наши их отогнать уже должны?
Шведы заговорили на своем языке. Я ничего не понял – да и как понять, когда шведского сроду не знал?