Рука мужчины ухватилась за что-то под курткой. Он все еще пытался достать оттуда что-то, что у него там было. Я всем весом навалился на противника, припечатав его к двери. Прижимая рукой на перевязи. Сейчас мы с ним оба были однорукими.
Ступня у меня двенадцатого размера [7] . Хорошая такая ступня, солидная. Вот я и поднял правую ногу повыше и со всей силы наступил пяткой ему на носок ботинка. Мужик заорал. Я держал его, не отпуская. Потом врезал пяткой по пальцам ноги еще раз. И отступил в сторону. Противник согнулся пополам. Низко опустил голову. Я врезал ему коленом в лицо. И с силой засадил кулаком в висок.
Я отошел в сторону, дав мужику свалиться на пол. Он стонал, но его рука уже вылезала из-под куртки. И в ней было что-то тяжелое. Что-то черное. Рукоять пистолета. Этого мне было вполне достаточно. Я снова поднял ногу и пнул его по локтю, словно забивая кол в землю. Локоть секунду держался, но потом ударился об пол с громким хрустом, сдвинувшись вбок, а сам противник, дико крича от боли, скрючился на полу, хватаясь за сломанную руку. Хорошо досталось этой его руке. И локтевому суставу тоже.
Я отступил назад и порылся в кармане своих спортивных штанов. Достал оттуда баллончик с перечным газом, который мне дала Ребекка. Откинул ногтем большого пальца колпачок и дал «службе безопасности» возможность насладиться этой гадостью. Спрей оказался вовсе не светлым и туманным. Это была струя коричневой жидкости. Она залила мужику весь лоб. Ударила в глаза. И в ноздри.
Противник завыл и закрыл лицо ладонью. Попытался стереть жидкость рукавом куртки.
Я секунду стоял, тяжело дыша и глядя, как он мучается. Секунда оказалась очень короткой. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня застукали здесь в компании этого мужика, лежащего на полу и корчащегося от боли. Нельзя допустить, чтобы меня арестовали, когда при мне эта флешка. Я не имел ни малейшего понятия, кто такой этот напавший на меня тип, один он действует или у него есть какое-то прикрытие.
Я отбросил газовый баллончик и схватил сумку. Распахнул дверь и бросился прочь.
Задний выход из спортцентра был пуст. Я проскочил сквозь двери, миновал ограждение и побежал через беговую дорожку и поле для легкой атлетики. Оглянулся на бегу через плечо. Никого, никто меня не преследует. Никто не догоняет. Было трудно бежать с сумкой в одной руке и с другой на перевязи. Плечо болело. Ребра болели. Легкие жгло. Я весь трясся – от страха и от прилива адреналина. Ушибленная нога онемела и ничего не чувствовала.
Я пересек дальнюю сторону беговой дорожки. Замедлил бег, приближаясь к машине. Шатаясь, остановился и достал ключи. Нажал на кнопку брелока. Фургон мигнул огнями. Я открыл водительскую дверцу и отвел руку назад, чтобы забросить сумку внутрь. Но сумку у меня кто-то вырвал. Невидимые руки ухватили меня сзади за шею и стукнули головой о боковую панель фургона. Голову взорвала жуткая, раскалывающая череп боль.
После чего уже ничего не было.
Лена как следует обдумала это важное обстоятельство – заклеенное пленкой окно и комнату со сплошной звукоизоляцией. Анализировала качество и возможности оконного стекла и мягких плиток из пористой резины. Сравнивала и сопоставляла их слабые и сильные стороны. И пришла к выводу, что это, наверное, самое лучшее сочетание материалов, на которое она могла возложить хоть какие-то надежды.
Армированный тканью пористый материал давал в точности тот эффект, для создания которого был предназначен. Он глушил звук. Он буквально всасывал и поглощал звуковые волны миллионами своих мельчайших пористых ячеек. Полностью абсорбировал любой звук.
Она могла поручиться, что материал и впрямь хорош, потому что ничего не слышала извне. Никакого шума автомобильного движения. Никакого рева самолетных двигателей. Никаких звуков от соседей. И ни малейшего шороха от того, кто ее охранял.
Этот малый не был любителем классической музыки. Когда Лена шла назад в комнату из ванной, охранник вручил ей пластиковую бутылку с водой и подсохший круассан на бумажной тарелке. И девушка заметила, что он настроил свой приемник на спортивную программу. Это заставляло предположить, что эти двое дежурят здесь посменно. По очереди. Но сейчас, когда дверь за пленницей закрылась и была заперта, она не слышала никаких звуков радио. Никаких. Словно находилась в пещере глубоко под землей. Или на дне океана.
И следовало предположить, что этот эффект действует в обе стороны. Должен действовать. Губчатая резина плиток предназначалась для того, чтобы ее криков о помощи не было слышно снаружи. Чтобы поглощать вообще любые звуки. Все, какие пленница только может издать. И даже те, которые издать не может.
А вот окно – совсем другое дело. Окно играло роль, для исполнения которой вовсе не предназначалось. Оно было приспособлено к тем условиям, которые требовались от комнаты. Во-первых, оригинальную раму, должно быть, вынули. Оригинальная рама наверняка имела открывающиеся створки на петлях, чтобы пропускать свежий воздух снаружи. Но это никуда не годилось. Новое окно должно было быть солидным, сплошным, целым листом стекла. Чтобы тот, кто находится внутри комнаты, не мог выбросить в окно записку или замахать руками, в надежде поднять тревогу и сообщить кому-то о своем бедственном положении.
Во-вторых, прежде чем установить в оконном проеме новую раму, внешнюю поверхность стекла заклеили матовой липкой пленкой. Добавочная предосторожность, на всякий случай. Она предназначалась для того, чтобы не дать никому из соседней башни заглянуть внутрь и увидеть, для чего используется эта комната. Эта же пленка крайне затрудняла пленнику любые попытки подать сигнал во внешний мир. Выключатель электрической лампочки, свисавшей из центра потолка, располагался вне комнаты – по той же причине.
Эта пленка привлекла внимание Лены. Она вполне понимала логику того, кто ее туда наклеил.
Но она также отлично понимала слабое место этого решения.
Девушка видела, что пленку наклеили на стекло много лет назад. Окно было с одинарным остеклением. Вероятно, его устанавливали как минимум лет пятнадцать назад. Пленку, должно быть, плотно наложили на стекло и тщательно разгладили, чтобы под ней не осталось воздушных пузырьков. А потом все это вставили в оконную раму пленкой наружу, чтобы пленник ее не отлепил и не оторвал. На нее годами воздействовали солнце и ветер, со временем высушив клеевой слой между пленкой и стеклом. И молекулы того и другого, должно быть, оказались связаны друг с другом, так что теперь невозможно было сказать, где кончается стекло и начинается пленка.
А пленка все еще оставалась липкой. Да, она отстала в левом верхнем углу, но больше нигде. И Лена подозревала, что именно пленка не дает тоненькой трещинке в стекле распространиться дальше.
Клейкая пленка и тоненькая трещина ей помогут. Это как раз то, что ей нужно.
Девушка наконец была готова действовать. Она уже все хорошенько обдумала. Лена подняла стеганое одеяло в розовом пододеяльнике и как можно лучше наложила его на окно, действуя одной рукой. Одеяло повисло у нее на запястье, образовав нечто вроде треугольника. Это было хорошо. На самом деле ей необходимо, чтобы оно закрывало середину стекла: Лена решила, что это самое слабое место.