Я пытаюсь заговорить, но не могу издать ни звука. Я не в силах даже открыть рот и пошевелить языком. Я чувствую свои руки и ноги, но они меня не слушаются. Только глаза и веки подчиняются моей воле.
Друд поворачивается направо.
Ун ре-а Птах, уау нету, уау нету, ару ре-а ан нетер нут-а,
И арефм Джехути, мех апер ем хека, уау нету, уау нету, ен Сути сау ре-а,
Хесеф-ту Тем утен-неф сенеф саи сет.
Ун ре-а, апу ре-а ан Шу ем нут-еф туи ент иффе ен пет енти ап-неф ре ен нетеру ам-ес.
Нук Секхет! Хемс-а хе кес амт урт аат ент пет.
Нук Сакху! Урт хер-аб байу Анну.
Ар хека неб т'етет неб т'ету ер-а сут. Аха нетеру ер-сен паут нетеру темтиу.
О Птах, даруй мне голос! Сними печать, сними печать, что наложили на мои уста малые боги.
Войди в меня, о Джехути, носитель Хека, исполненный Хека!
Сними печать, сними печать Сути, сковывающую мои уста.
О Тем, изгони прочь всех, кто препятствует мне!
Даруй мне голос! О Шу, отверзни мои уста божественным железным орудием, что наделило богов голосами.
Я Секхет! Я охраняю западное небо.
Я Сакху! Я сторожу души, обитающие в Анну.
О боги и дети богов, услышьте мой голос и восстаньте на тех, кто не желает внимать мне!
Стремительным, плавным движением он чертит в воздухе кинжалом вертикальную линию справа от меня.
— Кебсеннуф!
Добрая сотня голосов, принадлежащих существам, что находятся вне моего поля зрения, хором выкрикивает:
— Кебсеннуф!
Друд поворачивается в сторону, куда обращены мои ноги, и снова чертит в воздухе вертикальную линию.
— Амсет!
Хор бестелесных голосов вторит:
— Амсет!
Друд поворачивается налево и опять чертит в воздухе клинком вертикальную линию.
— Туамутеф!
— Туамутеф! — гремит хор.
Друд направляет острие кинжала на меня и чертит вертикальную линию в воздухе, насыщенном, как я теперь замечаю, дымом и ароматом курений.
— Хапи! Я — огонь, проливающий свет на Открывающего Врата Вечности!
Незримый хор испускает протяжный, заунывный вопль, похожий на вой шакальей стаи в полночь на нильском берегу:
— Хапи!
Друд улыбается и ласково произносит:
— Мис-с-стер Уилки Коллинз-з, теперь вы можете пошевелить головой, но только головой.
Внезапно ко мне возвращается способность движения. Я не могу приподнять плечи, но свободно поворачиваю голову вправо-влево. Очков на мне нет. Все, что находится дальше десятка футов, словно подернуто туманной дымкой: мрамор, уходящие в темноту колонны, шипящие жаровни, десятки фигур в балахонах с капюшонами.
Мне не нравится этот опиумный сон.
Хотя вслух я этого не говорю, Друд запрокидывает голову и хохочет. Золотое ожерелье на тощей шее блестит в свете свечей.
Я отчаянно пытаюсь пошевелить конечностями, но все без толку: одна лишь голова слушается меня. Я плачу от сознания собственного бессилия, перекатывая голову из стороны в сторону, и слезы льются на белый алтарь.
— Мис-с-стер Уилки Коллинз-з, — вкрадчиво мурлычет Друд. — Хвала владыке ис-с-стины, чей храм сокрыт от взоров, из чьих очей вышло человечес-ство, из чьих у-с-ст на свет появились боги. Кто выс-с-сок, как небо, необъятен, как земля, глубок как море.
Я пытаюсь закричать, но челюсти, губы и язык по-прежнему не повинуются мне.
— Теперь можете заговорить, мис-с-стер Уилки Коллинз, — произносит Друд.
Он обошел алтарь и сейчас стоит справа от меня, обеими руками держа кинжал с кроваво-красным острием на уровне груди. Фигуры в балахонах с капюшонами подступают ближе и выстраиваются полукругом за ним.
— Ах ты сволочь! — ору я. — Чужеземный выродок! Вонючий кусок египетского дерьма! Это мой опиумный сон, черт тебя побери! Я тебя не звал!
Друд снова улыбается. Сизый дым от жаровен и курильниц клубится вокруг мертвенно-бледного лица.
— Мис-с-стер Уилки Коллинз, — шепчет он, — надо мной прос-с-стирается Нуит, богиня Неба. Подо мной прос-с-стирается Геб, бог Земли. По правую мою руку находится Ас-ст, богиня Жизни. А по левую руку — Ас-сар, бог Вечности. Передо мной — перед вами — возвышается Херу, возлюбленный С-сын и С-скрытый С-свет. За мной и над всеми нами с-сияет Ра, чьих имен не знают даже боги. А теперь умолкните.
Я пытаюсь закричать, но опять не могу издать ни звука.
— Отныне и впредь вы будете нашим пис-сцом, — говорит Друд. — До с-скончания с-своей бренной жизни вы будете приходить к нам, дабы пос-стигать нашу древнюю религию, древние обычаи и вечные ис-стины. Вы напишете о них на вашем родном языке, чтобы грядущие поколения узнали о нас-с-с.
Я яростно мотаю головой, но не в силах пошевелить языком.
— Говорите, коли хотите, — мягко молвит Друд.
— Твой писец — Диккенс! — визжу я. — Не я! Твой писец — Диккенс!
— Он один из многих, — отвечает Друд. — Но он… с-сопротивляется. Мис-с-стер Чарльз Диккенс-с-с полагает себя ровней жрецу или жрице храма С-сна. Он полагает, что не ус-с-ступает нам с-силой воли. Он решил пройти через древнее ис-с-спытание, чтобы ос-свободиться от обязанностей нашего постоянного пис-сца.
— Какое еще испытание? — выкрикиваю я.
— Надо убить невинного человека на виду у вс-с-сех, — шепчет Друд, снова обнажая в улыбке мелкие острые зубы. — Мис-с-стер Диккенс-с надеется, что пис-сательское воображение с-сос-служит ему добрую службу в этом деле и он сумеет одурачить богов, но пока что он… со с-своим хваленым воображением… потерпел неудачу.
— Нет! — ору я. — Диккенс убил молодого Диккенсона! Молодого Эдмонда Диккенсона. Я уверен!
Теперь мне ясен мотив убийства. Речь идет о предписанном древним языческим культом условии, выполнение которого освобождает Диккенса от беспрекословного подчинения этому гнусному колдуну. Он обменял жизнь молодого сироты на свою свободу от абсолютной власти Друда.
Друд качает головой и знаком подзывает одного из своих последователей. Человек выступает из толпы расплывчатых фигур и откидывает назад темный капюшон. Это молодой Диккенсон. Он обрился наголо, и глаза у него тоже обведены синей краской на языческий манер, но это молодой Диккенсон.
— Мис-с-тер Диккенс-с любезно предложил нашей маленькой общине этого человека, а этому человеку — нашу маленькую общину, — говорит Друд. — Здес-сь рады и деньгам, и религиозным убеждениям брата Диккенс-сона. Приведя новообращенного в наше Братство, мис-с-стер Чарльз Диккенс-с-с заслужил… известную поблажку.