Тогда-то баронесса с Александром и приступили к своей расписанной чуть ли не по секундам хирургической операции. Ее следовало провести так быстро, чтобы Китнер ничего не заподозрил до тех пор, когда ему будет уже некуда деваться. Ведь к тому времени все Романовы уже будут знать, кем он в действительности является, а российское правительство официально, пусть и в обстановке секретности, признает его в качестве нового монарха.
Какой тонкий расчет! Это было не только провозглашение реставрации монархии и признание Китнера законным наследником престола, но и широко открытая дверь к его отречению от трона в пользу старшего сына. Оставалось только поразиться хитроумию баронессы. Заручившись присутствием на давосской вилле президента России, Патриарха православной церкви, мэра Москвы и министра обороны Российской Федерации, она гарантировала Александру успешное продвижение по заранее намеченному пути. Не вызывало особых сомнений и то, что баронесса склонила мнение своих могущественных знакомых в его пользу, убедив их, что Александр располагает качеством, которого нет у Китнера, — молодостью, к которой прилагается красивая любовная история, способная околдовать всех и вся. Действительно, кого может оставить равнодушным то, что он берет в жены Ребекку — молодую особу голубой крови, высокообразованную и утонченную красавицу?
Так или иначе, с баронессой согласились все — президент, Патриарх, мэр, министр обороны. Для каждого нашелся свой довод, иначе кто-то из них не приехал бы. Когда и как баронесса обработала этих людей, каким образом разрекламировала им Александра, оставалось ее «фирменным» секретом. Главное, ей это удалось. А Китнер, похоже, последним узнал о собственном отречении. Его поставили перед фактом, свершившимся еще до того, как он поставил свою подпись.
Отдавая должное искушенности баронессы в составлении планов и смертоносным способностям Реймонда, можно было предположить, что заговор будет осуществлен без сучка и задоринки. Он состоял в том, чтобы добыть ключи от сейфа, ликвидировать четырех Романовых, владевших этими ключами, а потом уничтожить Нойса и получить в свое распоряжение «предметы», являющиеся уликами. Затем, на следующий день после того, как Китнер будет представлен семейству Романовых в Лондоне, с помощью полковника ФСО Мурзина доставить его в дом на Аксбридж-стрит, оповестить, что «предметы» в их руках, и потребовать от него отставки. Припугнуть Китнера, что Александр убьет его самого или кого-то из его домочадцев. Ведь Александр делал это в бытность еще ребенком и своими смелыми действиями доказывает, что при необходимости без колебаний пойдет на такой шаг вновь. Ради спасения жены и своих остальных детей Китнер, конечно же, согласится на предъявленное требование.
В списке обреченных на смерть Нойс числился последним, хотя представлялось логичнее уничтожить его первым в качестве свидетеля убийства Пола Реймондом-Александром. С его ликвидацией решили повременить, должно быть, из опасения, что Нойс сам являлся элементом китнеровской системы безопасности. Его убийство могло означать громкий сигнал тревоги, по которому Романовы мгновенно отправят сейфовые ключи по адресам, определяемым инструкцией. Сначала надо было исключить такую возможность, изъяв эти ключи и убив их хранителей — Романовых.
Таким образом, убийство Нойса становилось как бы восклицательным знаком на этом этапе игры. Ставилась цель одновременно запугать Китнера и убрать со сцены ювелира. Естественно, оставалась опасность того, что Китнер, узнав о гибели Романовых и Нойса, а также о пропаже ключей, запаникует и застопорит весь процесс. Кстати, именно это он пытался сделать прежде, когда Нойс прибыл в Лондон. Однако, поскольку Китнера с момента «предъявления» императорской семье готовы были взять под контроль Мурзин и люди из ФСО, а сам он горел желанием занять трон, подобный риск представлялся вполне оправданным.
Анализ выглядел всесторонним. И все же Мартен знал, что не может быть уверен на все сто процентов. Ход игры могли определять и реалии совершенно иного рода.
В целом, если отвлечься от размышлений на тему, какой фактор важнее, подобный план должен был сработать. Вот только этого не произошло. Не судьба. Случились совершенно непредвиденные вещи, сразу две подряд, и изящная модель врезалась носом в землю. Во-первых, ее конструкторам было невдомек, что хранители ключей не имели представления, где находится сама банковская ячейка. Во-вторых, из-за метели Александр в облике Реймонда Торна оказался на одном поезде с Фрэнком Донланом.
Как столь очевидные вещи не пришли ему в голову раньше? И долго ли еще будет длиться это проклятое заточение? Раздосадованный, Мартен снова вскочил с койки. Только на сей раз пошел не в туалет, а начал в темноте мерить шагами комнату. Оказалось, что от одной стены до другой — ровно пять шагов. Он развернулся и пошел в обратном направлении. Пересек комнату раз, другой. Когда отмеривал тот же отрезок в третий раз, задумался о ноже, которым Александр пытался убить его на горной тропке.
Почти наверняка это была та самая испанская наваха, которая исчезла из сейфа Фабиана Кюртэ. Практически не было сомнений и в том, что этим ножом был убит сын Китнера в Париже двадцать лет назад.
Мартен продолжал рассуждать сам с собой. Отчего бы не предположить, что это же острое как бритва оружие было использовано для убийства Хэллидея и Дэна Форда, типографского служащего Жан-Люка Вабра и цюрихского печатника Ганса Лоссберга? Коваленко как-то упоминал о своей догадке, что перед ним — признаки ритуального убийства. А вдруг примерно так все и начиналось? Александр зверски убивает маленького Пола, чтобы ввергнуть Китнера в ужас и одновременно убрать конкурента в борьбе за престол.
Позже, повзрослев, он превратился в холодного, бесстрастного солдата, который использует пистолет для убийств в Северной и Южной Америке, а также для уничтожения Нойса и Кюртэ в Европе. А когда «предметы» оказываются в его распоряжении, он неожиданно меняет безликий пистолет на нож, с которым начинал свой кровавый путь и который имеет очень эмоциональную историю.
Почему? Не потому ли, что теперь, после всех испытаний, когда до трона уже рукой подать, им овладевает почти первобытная потребность доказать самому себе, баронессе да и всему миру, что именно он диктует правила игры и достоин называться царем России? Он внезапно отбрасывает огнестрельное оружие, делая выбор в пользу ритуала, исполняемого с помощью ножа, который вновь оказывается в его руках. Опять кровь, опять резня. Не старается ли он таким образом вольно или невольно показать, что действительно готов править Россией железной рукой?
Коваленко думал, что имеет дело с ритуальными убийствами. А Мартен, со своей стороны, тогда предположил, что, судя по использованию ножа и манере убийств, преступник утрачивает над собой контроль. Александр ныне представал в образе эдакого короля-воителя, близкого к завершению своего кровавого, изматывающего похода, длившегося почти всю жизнь. Уже брезжит заветная цель — российский трон. И «король», который внезапно вновь обрел свой нож, имеющий для него сакральное значение, пускает это оружие в ход со всей необузданной страстью, чтобы расчистить последние препятствия на пути к цели. Похоже, в своих предположениях правы оказались оба.