Мартен опять улыбнулся, мысленно молясь о том, чтобы вопросов больше не было, и в тот же момент осознал, что улыбается не столько Клементине, сколько своим юношеским мечтам и надеждам.

— Курсы, которые назывались «Элементы городского дизайна» и «Теория парковой архитектуры».

Он откинулся на спину и стал смотреть в потолок.

— Ты спросила меня, чем бы я хотел заняться. Именно этим. Я хотел бы научиться проектировать и создавать сады.

Внезапно Клем оказалась сверху, угрожающе нависнув над ним, словно грозовая туча.

— Какая же ты скотина! — выпалила она с напускной злостью, но по тону, которым это было сказано, Мартен понял, что она действительно задета. — Ты меня поимел!

— Да, ну и что? — с неподдельным удивлением спросил Мартен.

— Ты, скотина эдакая, дурил мне голову! Оказывается, ты про меня все знаешь!

Мартен похолодел. Может быть, рассказывая о своих потаенных мечтах, он проговорился и сболтнул что-то лишнее?

— Мы знакомы всего полтора дня. Откуда я могу знать что-либо про тебя?

— Знаешь!..

— Не знаю!..

— Откуда же тебе известно, чем я занимаюсь?

— А чем ты занимаешься?

— Этим!

— Чем?

— Садами!

— О-о-о!

— В клинику я приезжаю лишь дважды в год, в качестве добровольного помощника. Это, если хочешь, моя общественная нагрузка. А постоянно я работаю в университете Манчестера, в Северной Англии. Помимо всего прочего я преподаю ландшафтную архитектуру!

Теперь настала очередь Мартена вытаращить глаза.

— А вот теперь ты поимела меня!

— Ничего подобного! — Клементина Симпсон встала с кровати и направилась в ванную комнату. Вернулась она в тоге из банного полотенца.

— Значит, университет Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе?

— Да.

— И у тебя — степень бакалавра филологии плюс курсы по парковой архитектуре?

— Да, — улыбнулся он, — а что?

— Ты действительно хочешь этим заниматься?

— Заниматься чем — любовью? — Николас вцепился в полотенце, обмотанное вокруг нее, стремясь опустить ее на кровать. — Если ты к этому готова, то я — тем более.

Однако Клем подалась назад и еще плотнее завернулась в полотенце.

— Я имею в виду университет. Ты хочешь поехать в Манчестер и учиться парковой архитектуре?

— Ты, наверное, шутишь?

— От Лондона до Манчестера — три часа на электричке. Ты можешь учиться в университете и навещать Ребекку, когда пожелаешь.

Мартен, онемев от неожиданности, смотрел на Клем. Продолжить образование, тем более в той области, о которой он мечтал с детства? Такое даже не приходило ему в голову.

— Я возвращаюсь в Манчестер в субботу. Поехали со мной. Сходишь в университет, познакомишься со студентами, а потом решишь, нужно ли тебе это.

— Ты уезжаешь в субботу…

— Да, в субботу.

13

Англия, Манчестер, суббота, 6 апреля, 16.45

Электричка доставила Николаса Мартена и Клементину Симпсон на вокзал Пикадилли в десять минут пятого. Из-за непрекращающегося дождя поезд опоздал более чем на полчаса.

В половине пятого он зарегистрировался в отеле «Портлендский чертополох» на Портленд-стрит, а через четверть часа, укрывшись под широким зонтиком Клем, они уже проходили под аркой, на которой горделиво красовались высеченные из камня слова: «УНИВЕРСИТЕТ МАНЧЕСТЕРА».

К этому времени — а точнее, после первого часа их путешествия на электричке — Мартену стали известны две очень важные новости. Первая касалась известий, поступивших от «крестной матери» русских эмигрантов Софии. Она обзвонила не только русских, живущих в окрестностях бара «У Пентрита», а всех проживающих в Лондоне выходцев из России, и с пристрастием допросила их относительно того, кем может быть И.М. В ходе долгих и бурных дискуссий появилось предположение, что неизвестная девушка могла попросту подшутить над Мартеном. Итак, если в этой части Англии и существовал какой-нибудь русский с инициалами И.М., никто из его соотечественников в Лондоне о нем не знал.

Можно, конечно, было предположить, что Реймонд намеревался встретиться в баре с русским, который не проживал здесь постоянно, а должен был приехать на короткий срок. В конце концов, таинственному И.М. вовсе не обязательно быть русским. Так или иначе, последняя надежда на то, что он сумеет найти И.М., развеялась как дым, если только не перекопать в поисках его или ее всю планету.

Второй новостью, потрясшей Мартена до глубины души, стало открытие того, что Клементина Симпсон — не просто Клем, или мисс Симпсон, или даже профессор Симпсон, а леди Клементина Симпсон, единственная дочь сэра Роберта Родса Симпсона, графа Престбери, члена палаты лордов, кавалера ордена Подвязки — высшей награды английского рыцарства.

Это означало, что спутница Мартена, ставшая его наставницей в освоении новой профессии, о которой он мечтал в юности, член Бэлморского фонда и пылкая любовница, которая просит, чтобы ее «трахнули, как собаку», принадлежит к титулованному семейству, входящему в высшие круги британской аристократии.

Данное открытие потрясло Мартена подобно грому с ясного неба, когда возле их кресел в салоне первого класса остановился кондуктор и с почтительным поклоном проговорил:

— Добро пожаловать, леди Клементина! Рад видеть вас снова. Как поживает ваш отец, лорд Престбери?

Они перекинулись еще несколькими фразами, а потом кондуктор двинулся дальше, проверяя билеты у пассажиров. Не успел он отойти, как изысканно одетая дама весьма почтенного вида, шедшая по проходу, также заметила Клем, остановилась рядом и стала задавать почти те же вопросы, что и кондуктор. Как она поживает? Как здоровье лорда Престбери?

В течение всего этого времени Мартен вежливо смотрел в окно, а когда женщина отошла, он взглянул на Клем, вздернул бровь и хмыкнул:

— Леди Симпсон?

И только тогда она — довольно неохотно — рассказала ему свою историю. Ее мать умерла, когда Клем было двенадцать лет, и с тех пор они с отцом жили вдвоем, воспитывая друг друга. И совсем маленькой, и превратившись во взрослую женщину, она ненавидела титулы и высокомерие и пыталась держаться от всего этого как можно дальше. Это было сродни подвигу и требовало от Клементины невероятной изобретательности, поскольку ее отец являлся представителем элиты британского общества. Разумеется, на официальных мероприятиях ему хотелось видеть рядом с собой свою единственную дочь. Однако они случались слишком часто, и посещать их становилось для нее труднее с каждым разом, поскольку «он чертовски гордится своим благородным происхождением, тем, какой он выдающийся, и прямо-таки раздувается от патриотизма». Саму Клементину, по ее словам, от всего этого просто тошнило.