Форд сейчас говорил то, что сам Мартен знал в течение всего этого времени и что беспардонно опровергал шеф полиции Харвуд, стремясь поскорее закрыть дело.

— А что с врачом, который констатировал смерть Реймонда в больнице?

— Его зовут Феликс Норман. Он уже не работает, сейчас двое ребят по моей просьбе пытаются найти его.

— Господи! А в управлении полиции об этом знают?

— Вряд ли. А если даже и знают, то ничего не предприняли. Оба мужчины умерли, на первый взгляд, естественной смертью, относительно пропажи женщины никто не заявлял, и кому вообще интересно рыться в старых папках и базах данных дела, которое давно закрыто и ни для кого не представляет интереса?

Впереди показалось круглое здание Барьер Монсо, одной из бесчисленных застав, возведенных по периметру старого города в конце XVIII века. А дальше раскинулся тускло-коричневый массив городского парка.

— Это здесь? Здесь нашли тело Нойса?

— Да, это парк Монсо.

Форд видел, как по мере приближения к парку в глазах приятеля появляется блеск, ощущал нараставшее в нем напряжение. Мартен внимательно рассматривал окрестности, пытаясь вычислить, откуда мог прийти и куда затем скрыться убийца. Полицейский, казалось умерший внутри его, вновь возродился. Именно этого Дэн больше всего боялся.

— Ник, держись от этого подальше, — голосом, полным тревоги, предупредил он. — Мы пока ничего не знаем. Дай сначала поработать мне с моими ребятами в Лос-Анджелесе, дай шанс французской полиции. Может, они найдут что-нибудь.

— Давай-ка мы с тобой для начала прогуляемся по парку и оглядимся, а там видно будет.

Через три минуты Форд остановил «ситроен» на рю де Танн, прямо напротив входа в парк. Ровно в 12.30 они вышли из машины и, перейдя залитый солнцем бульвар де Курсель, оказались перед удивительными по своей красоте воротами.

Не успели они пройти и двадцати ярдов по центральной аллее, как увидели впереди троих полицейских, стоявших неподалеку от высокой живой изгороди; ближе к ней вели беседу двое мужчин в штатском. Было ясно, что это детективы. Один из них, невысокий крепыш, оживленно жестикулировал и, по всей видимости, что-то объяснял своему собеседнику, который кивал и, вероятно, задавал вопросы. Он был моложе, значительно выше, и даже на расстоянии было заметно, что он не француз.

Джимми Хэллидей!

23

— Вали отсюда! Быстро! — яростно прошипел Форд. Мартен колебался. — Ну давай же, давай!

Наконец Николас повернулся и направился к выходу. Форд последовал за ним. Он бы не удивился, увидев здесь Вермеера, но — Хэллидей? Какого черта ему тут понадобилось?

— Именно об этом я тебя предупреждал! — Дэн поравнялся с приятелем.

— Давно он в Париже?

— Откуда я знаю! Я вижу его здесь в первый раз, а управление Лос-Анджелеса в этом расследовании участия не принимает. Он, наверное, приехал сюда как частное лицо.

— А детектив рядом с ним — тот, кто расследует убийство?

— Да, — кивнул Форд, — инспектор Филип Ленар.

— Дай ключи, я подожду тебя в машине. А ты возвращайся туда и постарайся что-нибудь разузнать. Тем более что Хэллидей тебя хорошо знает.

— Он будет спрашивать про тебя.

— Нет, он будет спрашивать про Джона Бэррона, — усмехнулся Мартен, — а его ты не видел с тех пор, как уехал из Лос-Анджелеса.

Мартен машинально изучал приборную доску «ситроена».

Джимми Хэллидей. Что бы ни говорили официальные лица из управления полиции, можно было предвидеть, что они пошлют кого-нибудь в Париж, услышав об убийстве, почерк которого не мог не заставить вспомнить Реймонда. А Хэллидей знал обо всем, что связано с Нойсом больше, чем кто-либо еще. Если предположить, что убийство Нойса заставило полицию Лос-Анджелеса вернуться к делу Реймонда, они уже наверняка обнаружили исчезновение всех связанных с ним материалов, и это не могло не натолкнуть их на мысль о том, что преступнику удалось каким-то загадочным образом покинуть больницу. Теперь же, когда все записи, касающиеся его, исчезли, а сообщники либо уничтожены, либо пропали без вести, и нынешняя его ипостась никому не известна, он, поправив здоровье, снова принялся за реализацию своего плана — с того самого места, на котором его так бесцеремонно прервали.

Швейцария, Невшатель, то же самое время

Ребекка впервые увидела его в середине июля, когда немногочисленная группа осматривала Юру, а еще через пару недель они встретились за обеденным столом в доме Ротфельзов. Он знал, что Ребекка является пациенткой Юры, и выказал неподдельный интерес к практикуемым там психотерапевтическим программам. Они провели вместе около часа, разговаривая, а затем играя с детьми хозяев дома, и под конец Ребекка уже знала, что он влюблен в нее. И все равно прошел еще целый месяц, прежде чем он взял ее за руку, и еще один — прежде чем поцеловал.

Эти месяцы до того момента, когда они впервые прикоснулись друг к другу, стали для девушки настоящей пыткой. Один взгляд рассказал ей о его чувствах, и с этого момента ее собственные чувства начали разгораться подобно костру, до тех пор пока любовь Ребекки к нему не стала такой же сильной, как его, а может, даже превзошла ее.

Александр Кабрера был для нее самым прекрасным мужчиной из всех, которых она знала или когда-либо видела. Для нее не имело никакого значения ни то, что тридцатичетырехлетний высокообразованный и весьма успешный бизнесмен был на десять лет старше ее, ни то, что он являлся работодателем Жерара Ротфельза.

Этот аргентинец владел и руководил корпорацией, которая разрабатывала и строила трубопроводы, а также обеспечивала их эксплуатацию почти в тридцати странах мира. Ее штаб-квартира находилась в Буэнос-Айресе, а в Лозанне — филиал, координирующий деятельность компании на европейском континенте. Поэтому Александр наведывался в Швейцарию каждый месяц, хотя у него был офис и в Париже, в постоянно арендованном номере люкс отеля «Риц».

Относясь с огромным уважением и к самой Ребекке, и к обязанностям, которые она выполняла в доме его подчиненного, а также не желая вносить сумятицу в деятельность филиала корпорации в Лозанне, неизбежной в том случае, если поползут сплетни и пересуды, Александр настоял на том, чтобы они с Ребеккой встречались тайно от всех.

Вот уже на протяжении четырех месяцев их встречи происходили именно так, втайне, когда он приезжал по делам в Лозанну или когда ему удавалось уговорить Ротфельзов отпустить девушку на один, два или три вечера. Влюбленные отправлялись в Рим, Париж или Мадрид, останавливались в разных отелях, Ребекку привозил и отвозил специально арендованный автомобиль с шофером. Более того, они еще ни разу не оказывались в одной постели. Это, по словам Александра, должно произойти только в их первую брачную ночь, и ни секундой раньше. А в том, что она будет, не было никаких сомнений, тем более что Кабрера поклялся в этом тогда же, когда впервые поцеловал ее.