Примаков очень многое изменил в разведке. Он все делал для того, чтобы вписаться в меняющееся время. Но он рассуждал очень реалистично: это можно сделать, а это нельзя, и за невыполнимое не брался. К нему многие сотрудники приходили с различными радикальными идеями – предлагали и то изменить, и это. Примаков выслушивал их внимательно и отвечал:
– То, что вы предлагаете, это правильно. Я с вами совершенно согласен. Это очень интересно и очень полезно. Но не сегодня: нас не поймут. Тут сейчас такое поднимется – увы, это невозможно. Это мы сделаем позже.
Было и такое. А часто наоборот: он видел – уже можно. Он делал то, что считал нужным, и всегда старался убедить коллег в своей правоте. Примаков, пожалуй, был самым демократичным начальником разведки за всю ее историю. Он не замыкался в кругу своих заместителей и начальников важнейших отделов.
Вот, что рассказывал мне один из офицеров:
– Я был начальником направления – это одно из подразделений внутри отдела, и вдруг меня вызвали на совещание к самому начальнику разведки. Это было крайне необычно. То есть Примаков позвал не только начальника отдела, но и непосредственного исполнителя. В общем разумно: исполнитель лучше всех знает ситуацию в стране, но за двадцать лет моей службы это произошло в первый раз.
Примаков только что вернулся из зарубежной поездки с неожиданной идеей. Он предложил подумать, а не стоит ли России продавать оружие нескольким странам, которым его прежде не продавали по политическим соображениям.
Примаков начал разговор в спокойной академической манере:
– Вот я только что побывал в нескольких странах.
Перечислил. Присутствующие закивали:
– Знаем, Евгений Максимович, мы эту поездку и готовили.
– Хорошо, – продолжал Примаков. – У меня есть одна идея. Вы, конечно, будете возражать, но сначала послушайте мои аргументы.
И Примаков заговорил о том, что есть страны, которые готовы покупать наше оружие, платить наличными. Грешно отказываться от такой возможности. Ведь нам экономические интересы всего важнее. Необходимо усиливать экономический вектор нашей политики.
Потом Примаков предложил всем высказаться. Было свободное обсуждение, совершенно академическое. Он не обиделся, что ему все возразили. Не было приказного тона, грубости, авторитарности: выслушайте мое мнение и выполняйте.
Разведчики говорили о том, что экономический фактор, конечно, важен, но есть и другие соображения, в перспективном плане еще более важные. Примаков всех выслушал очень внимательно, задал уточняющие вопросы, а потом спокойно сказал:
– Я прислушаюсь к вашему мнению. Вопрос снимается. Мы не будем обращаться к президенту с предложением пересмотреть политику в отношении продажи оружия.
Кто-то пошутил, и все рассмеялись…
Примаков заботился о моральном состоянии разведки, о ее репутации в обществе, о настроениях офицеров. Как только он пришел в Ясенево, он сказал своим помощникам:
– Задача состоит в том, чтобы разведка в собственной стране жила спокойно, чтобы каменья в нее не летели. Чтобы наши сотрудники, когда они возвращаются после командировки из-за рубежа, нормально себя чувствовали. Надо снизить отрицательный накал в отношении разведки, который начался после августа девяносто первого в отношении всей системы бывшего КГБ.
Первое, что Евгений Максимович сделал, запретил разведке участвовать в травле наших же дипломатов, подглядывать в замочную скважину, кто с кем спит, кто чего пьет…
Он сказал:
– Занимайтесь своим делом. Не надо приносить мне данные о том, как наши люди ведут себя за границей.
А именно этим занималась резидентура, потому что шпионов ловить и самому быть разведчиком труднее, чем стучать на своего ближнего.
За разведчиками всегда бдительно присматривало второе главное управление КГБ (внутренняя контрразведка), которое искало врагов среди своих. Аппарат контрразведки исходил из того, что каждый отправляющийся за границу или вступающий в отношения с иностранцами может быть перевербован, и потому с величайшей подозрительностью относился к товарищам из разведки. Для сотрудников разведки это не было секретом.
– Вы думаете, разведка – это на пузе ползать? Или тайниковые операции проводить? Или проверяться, чтобы за тобой не было наружки? – весело говорил мне Примаков, когда я спросил его, что же ему нравилось в разведке. – Это все тоже есть в работе разведчика. Но руководители разведки главным образом занимаются аналитической работой. Ведь добыча информации – это же не самоцель.
Материалы разведки нужны для того, чтобы правильно представлять, что твой визави намерен предпринять в отношении твоего государства и как ему что-то противопоставить. Это очень интересная работа, повторил Примаков.
Евгений Максимович не лукавил. Разведка – это то самое место, где ему больше всего нравилось работать.
Виталий Игнатенко, который хорошо его знает, говорит:
– Я думаю, что Примаков воспринимал разведку как ту работу, где он может проявить себя как очень сильный аналитик. Он внес туда дух поиска. Эта служба нуждается в оплодотворении наукой, знаниями. Примаков пришел туда из науки и сделал ее очень значимой.
Томас Колесниченко, который дружил с Примаковым сорок лет, заметил:
– Он себя нашел в разведке. Он купался в этом… Он поднял разведку на такой уровень, какой они себе даже не представляли. Они стали мыслить иначе. Аналитика пошла настоящая.
Разведчики пребывают в уверенности, что они заранее обо всем предупреждают политиков, но политики не способны воспользоваться тем драгоценным кладом, каким является разведывательная информация. А многие профессиональные политики достаточно пренебрежительно относятся к этим секретным сводкам, считая что в принятии важнейших политических решений разведка помочь не может.
Примаков несколько лет работал с Горбачевым, который высоко ценил материалы разведки и внимательно их читал. В роли члена Президентского совета и Совета безопасности он получал информацию КГБ о внешнеполитической ситуации. Став начальником разведки, он установил, что сведения, поступавшие от Крючкова, не имели ничего общего с той информацией, которую реально собирало первое главное управление. Но в те времена политическая разведка не имела прямого выхода на руководство страны.
Примаков обнаружил, что рассказы Крючкова о существующих в стране «агентах влияния» ЦРУ – миф. Примаков, отвечая на запрос российской прокуратуры, дал указания подразделениям разведки тщательно проверить материалы на этот счет. Ответ был однозначный – никаких данных такого рода не было и нет.
Какую именно информацию получал от специальных служб Борис Ельцин, мы узнаем не скоро. Но стремление любых информационных служб сообщать президенту исключительно приятные новости очевидно.
Как вел себя Примаков, когда надо было ехать в Кремль и докладывать о неприятностях, например, о провале собственной службы?