— Это верно, Фил. И ты сказал мне, что обо всем позаботишься сам.
— Но вы же знали, что я имею в виду…
— Я знал, что ты собираешься что-то предпринять, — заявил Гарвин. — Но я не знал, что именно. А теперь она назвала твое имя…
Блэкберн опустил голову.
— И все же я считаю, что это очень нечестно…
— Да ну? А чего ты от меня ждал? Ты же один из этих чертовых законников, Фил. Ты же один из тех, кто должен в лепешку разбиться, чтобы все выглядело пристойно! Ну, скажи мне: что я теперь должен делать?
Блэкберн некоторое время молчал, затем выдавил:
— Я попрошу Джона Робинсона представлять мои интересы. Он представит проект взаимного соглашения о компенсации.
— Вот и ладно, — согласился Гарвин. — Это твое право.
— Но на личном уровне, так сказать, я говорю вам, Боб, что считаю, что в этом деле со мной обошлись непорядочно.
— Ой, Фил, только не надо мне здесь рассказывать о своих чувствах. Ты их всегда выставлял на продажу. А теперь слушай внимательно: не ходи наверх; не прибирай свой стол; двигай прямо в аэропорт. Я хочу, чтобы ты вылетел в ближайшие полчаса. Чтобы ноги твоей больше здесь не было. Ясно?
— Я полагаю, вы должны ценить тот вклад, который я внес в развитие вашей компании…
— Оценю, идиот ты чертов! — рявкнул Гарвин. — А теперь вали отсюда, пока у меня терпение не лопнуло!
Сандерс развернулся и бросился вверх по лестнице, с трудом сдерживая ликование. Блэкберна выперли! Интересно, подумал Сандерс, стоит ли об этом кому-нибудь сказать — Синди, например?
Но пока он добирался до четвертого этажа, коридоры наполнились приглушенным жужжанием: все сотрудники; выскочили из своих кабинетов и теперь обменивались мнениями, стоя у дверей, — надо полагать, слухи об увольнении уже просочились и сюда. Сандерса не удивило, что сотрудники были встревожены. Хотя Блэкберна и недолюбливали, его увольнение взволновало всех. Такие резкие действия, да еще в отношении лица, близкого к самому Гарвину, родили чувство неуверенности в собственном положении сотрудников.
У дверей в кабинет Сандерса встретила встревоженная Синди:
— Том, вы в это не поверите! Гарвин увольняет Фила.
— Ты шутишь! — сказал Сандерс. Синди кивнула.
— Никто толком не знает, за что, но, очевидно, это как-то связано с приездом телевизионщиков прошлым вечером. Гарвин сейчас внизу объясняется с представителями «Конли-Уайт».
За спиной Сандерса кто-то завопил: «По электронной почте передают сообщение!» — и коридор мгновенно опустел — все разбежались по своим кабинетам. Сандерс присел за свой стол и нажал на клавишу компьютера. Изображение на экране шло непривычно медленно — по-видимому, оттого, что все в здании включили свои компьютеры одновременно.
В кабинет вошла Фернандес и с порога спросила:
— Это правда — насчет Блэкберна?
— Думаю, что да, — ответил Сандерс. — Сейчас как раз проходит сообщение по электронной почте.
ОТ: РОБЕРТА ГАРВИНА. ПРЕЗИДЕНТА И ГЕНЕРАЛЬНОГО ДИРЕКТОРА
КОМУ: ВСЕЙ СЕМЬЕ «ДИДЖИКОМ»
С ГЛУБОКИМ СОЖАЛЕНИЕМ И ЧУВСТВОМ ЛИЧНОЙ ПОТЕРИ Я ОБЪЯВЛЯЮ О ТОМ, ЧТО СЕГОДНЯ ПРИНЯЛ ОТСТАВКУ ПОЛЬЗОВАВШЕГОСЯ НАШЕЙ ВСЕОБЩЕЙ ЛЮБОВЬЮ И УВАЖЕНИЕМ ГЛАВНОГО ЮРИДИЧЕСКОГО КОНСУЛЬТАНТА ФИЛИПА А. БЛЭКБЕРНА. ОКОЛО ПЯТНАДЦАТИ ЛЕТ ФИЛ БЫЛ ВЫДАЮЩИМСЯ СОТРУДНИКОМ НАШЕЙ ФИРМЫ, ПРЕКРАСНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ И МОИМ БЛИЗКИМ ДРУГОМ И СОВЕТНИКОМ. Я ЗНАЮ, ЧТО МНОГИМ, КАК И МНЕ, БУДЕТ НЕДОСТАВАТЬ ЕГО МУДРОГО СОВЕТА И ТОНКОГО ЮМОРА. Я УВЕРЕН, ЧТО ВСЕ СОТРУДНИКИ ПРИСОЕДИНЯТСЯ КО МНЕ В ПОЖЕЛАНИЯХ ФИЛУ УДАЧИ В ЕГО НОВЫХ НАЧИНАНИЯХ. СПАСИБО ТЕБЕ ОТ ВСЕГО СЕРДЦА, ФИЛ. СЧАСТЬЯ ТЕБЕ. ОТСТАВКА ВСТУПАЕТ В СИЛУ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО, ДО НАЗНАЧЕНИЯ ПОСТОЯННОГО ЮРИСКОНСУЛЬТА ЕГО ОБЯЗАННОСТИ ВРЕМЕННО ВОЗЛАГАЮТСЯ НА ГОВАРДА ЭБЕРХАРДТА.
РОБЕРТ ГАРВИН.
— Как это понимать? — спросила Фернандес.
— Это следует понимать так: «Я выгнал эту ханжескую задницу».
— Так и должно было случиться, — сказала Фернандес. — Особенно после того, как он рассказал вашу историю Конни Уэлш.
— А как вы об этом узнали? — спросил Сандерс.
— Элеонора Врайз…
— Она сама вам сказала?
— Нет. Но Я знаю, что Элеонора Врайз — очень осторожный адвокат, как и вообще юристы, связанные со средствами массовой информации. Самый надежный способ уцелеть там — не допускать к печати сомнительных материалов. Чувствуешь сомнение — запрети. Вот я и спросила себя: почему попала в печать такая явно провокационная, лживая заметка о «мистере Свинтусе»? Только лишь потому, что Врайз знала — у Уэлш очень надежный информатор в самой фирме, причем информатор, хорошо осознающий возможные юридические последствия. Информатор, который, передавая сведения, смог убедить также Врайз, что фирма не подаст на газету в суд за напечатание этой статьи. Ну а поскольку ни один крупный руководитель никогда ничего не понимал в законах, единственным возможным источником сведений мог быть только юрист высокого ранга.
— То есть Фил…
— Да.
— Господи…
— Влияет ли это на ваши планы? — спросила Фернандес.
Сандерс задумался.
— Нет, не думаю, — сказал он. — Скорее всего, Гарвин все равно бы выгнал его сегодня.
— Откуда такая уверенность?
— Прошлой ночью мне подкинули патрончиков, и сегодня у меня появилась надежда.
В кабинет вошла Синди и спросила:
— Вы не ждете чего-нибудь из Куала-Лумпура?
— Жду.
— Вот оно — пришло в семь часов утра. — Она положила на его стол ДАТ-кассету, выглядевшую точь-в-точь как та, на которой был записан разговор Сандерса с Артуром Каном.
Фернандес посмотрела на Сандерса. Тот пожал плечами.
В половине девятого он переслал бумагу, переданную; ему Босаком, на личный факс Гарвина. Затем попросил: Синди снять копии со всех факсов, присланных ему Мохаммедом Джафаром накануне ночью. Сандерс провел большую часть ночи, изучая бумаги, присланные ему Джафаром. Это было очень интересное чтение.
Джафар, конечно, не был болен; он вообще никогда не болел. Эту сказочку придумали Кан на пару с Мередит.
Засунув ДАТ-кассету в гнездо видеомагнитофона, Сандерс повернулся к Фернандес.
— Может, все-таки объясните? — спросила та.
— Надеюсь, что объяснений здесь не понадобится, — сказал Сандерс.
На экране монитора возникла надпись:
5 СЕКУНД ДО ПРЯМОЙ ВИДЕОСВЯЗИ:
DC/M-DC/S
ОТ: А. КАН
КОМУ: М. ДЖОНСОН
На экране появилось изображение Кана, находящегося на заводе; затем поле экрана расщепилось надвое, и полэкрана заняла Мередит, сидящая в своем кабинете в Купертино.