Сандерс остановился как вкопанный.
Стоя в темном коридоре, он прислушался. С того места, где он стоял, видеть он ничего не мог.
После короткого молчания Мередит снова спросила:
— Ладно, а будет Марк говорить о конструкции?
— Да, он все расскажет, — ответил мужской голос.
— Хорошо, — сказала Джонсон. — А как насчет…
Остального Сандерс не разобрал. Ступая на цыпочках, он прошел вперед и осторожно выглянул из-за угла: он по-прежнему не мог заглянуть в конференц-зал, но зато видел на полированной поверхности хромированной абстрактной скульптуры, имеющей формы пропеллера, искаженное отражение Мередит, шагающей по залу. Мужской голос принадлежал Блэкберну, стоявшему рядом.
— А что, если Сандерс не заговорит об этом? — спросила Джонсон.
— Заговорит, — заверил ее Блэкберн.
— А ты уверен, что он не… что… — Дальше снова неразборчиво.
— Нет, он… никакого представления.
Сандерс задержал дыхание. Мередит вышагивала по залу, ее изображение кривлялось и прыгало на изогнутой поверхности скульптуры.
— Значит, когда он это скажет… Я скажу, что это… что… ты имеешь в виду?
— Именно так, — подтвердил Блэкберн.
— А если он?..
Блэкберн положил руку ей на плечо.
— Да, тебе придется…
— …так… от меня потребуется…
Блэкберн успокаивающе что-то ответил, но так негромко, что Сандерс не расслышал почти ничего, кроме последних слов:
— …должно его прикончить.
— …можно… — Это говорит Мередит, и опять непонятно.
— …Не волнуйся… рассчитываем на тебя…
Тут раздался зуммер телефона. Оба потянулись к своим карманам. Мередит ответила на звонок, и они пошли к выходу из зала, прямо на Сандерса.
В панике тот завертел головой и увидел рядом дверь, ведущую в мужской туалет. Он только успел проскользнуть в нее, как Джонсон и Блэкберн прошли мимо его укрытия.
— Не надо беспокоиться, Мередит, — говорил Блэкберн. — Все будет прекрасно.
— А я и не беспокоюсь, — отвечала та.
— Все должно выглядеть гладко и беспристрастно, — объяснял адвокат. — Не надо озлобляться. В конце концов, на нашей стороне будут факты — он явно некомпетентен.
— А он не может проникнуть в базу данных? — спросила Мередит. — Нет. Он лишен допуска в систему.
— А вдруг он попробует каким-нибудь образом влезет в систему «Конли-Уайт»?
— Ты что, шутишь, Мередит? — засмеялся Блэкберн. Голоса стихали по мере того, как собеседники уходили все дальше и дальше. Наконец Сандерс услышал отдаленный щелчок замка закрывающейся двери и осторожно вышел в коридор.
Было пусто. Сандерс посмотрел на дверь в конце коридора. Его собственный телефон запищал так внезапно, что он от неожиданности вздрогнул.
— Сандерс слушает, — сказал он в трубку.
— Послушайте, — послышался в трубке голос Фернандес. — Я послала проект вашего контракта Блэкберну, но он вернул мне его с парой замечаний, которые мне не очень нравятся. Думаю, что нам лучше встретиться вместе их обсудить.
— Через час, — ответил Сандерс.
— А почему не сейчас?
— Прежде я должен кое-что сделать, — объяснил Сандерс.
* * *
— А, Томас! — открыв дверь своего гостиничного номера, Макс Дорфман сразу отъехал, вернувшись к телевизору. — Наконец ты решил зайти ко мне.
— Вы уже слышали?
— О чем? — поинтересовался профессор. — Я человек старый: никто обо мне уже не заботится, все меня отставили в сторону. Все, включая тебя. — Он выключил телевизор и улыбнулся.
— А что все-таки вы слышали? — спросил Сандерс.
— Да так, мало ли что. Сплетни, слухи. Почему бы тебе самому мне не рассказать?
— У меня неприятности, Макс.
— Еще бы! — фыркнул Дорфман. — У тебя всю последнюю неделю неприятности. Ты только сейчас заметил?
— Они хотят меня подставить.
— Они?
— Блэкберн и Мередит.
— Ерунда.
— Нет, это правда.
— Ты допускаешь, что Блэкберн в состоянии тебя подставить? Филип Блэкберн, бесхребетный дурак? У него же нет принципов и почти нет мозгов. Я сто лет назад советовал Гарвину его выгнать. Блэкберн не способен самостоятельно мыслить.
— Тогда Мередит.
— Ах, Мередит… Ну да, ну да… Такая прелесть! Такие очаровательные грудки…
— Макс, прошу вас…
— Когда-то ты тоже так считал.
— Это было очень давно, — объяснил Сандерс. Дорфман улыбнулся.
— Что, твои вкусы изменились? — с издевкой спросил он.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что-то ты бледен, Томас.
— Я ничего не могу понять. Я боюсь.
— Ах, ты боишься… Такой крупный сильный мужчина боится этой миленькой слабой женщины с такими миленькими грудками.
— Макс!..
— Конечно, у тебя есть основание бояться: она сделала тебе так много ужасных вещей. Она тебя обманывала, она тобой играла, оскорбляла тебя, да?
— Да, — признал Сандерс.
— И они с Гарвином подставили тебя?
— Да.
— Тогда зачем ты рассказывал мне о цветке, а?
Сандерс нахмурился, не сразу поняв, что имеет в виду Дорфман. Старик говорил так бессвязно и так любил быть…
— О цветке, — раздраженно повторил профессор, стуча костяшками пальцев по подлокотнику кресла-каталки. — О цветке, нарисованном на дверном стекле твоей квартиры. Мы с тобой как-то говорили об этом. Или теперь будешь утверждать, что забыл?
А ведь Сандерс и в самом деле не мог вспомнить, что было связано с этим цветком — до этого момента. Ho теперь он вдруг все вспомнил. Наваждение, которое преследовало его последние дни.
— Вы правы, я забыл.
— Ты забыл! — с иронией повторил Дорфман. — И ты думаешь, я в это поверю?
— Макс, но я и в самом деле…
Профессор фыркнул.
— Ты невозможен. Вот уж ни за что бы не поверил, что ты сможешь заливать так откровенно. Ничего ты не забыл, Томас. Ты просто предпочитаешь не смотреть лицо фактам.
— Каким фактам?
Перед мысленным взором Сандерса всплыло изображение цветка — такое ярко-оранжевое, пурпурное и желтое; цветок на двери в квартиру… В начале недели это воспоминание назойливо преследовало его, а сегодня вернулось…
— Не терплю я этих шарад, — пожаловался Дорфман. — Все ты, конечно, помнишь. Ты просто предпочитаешь не думать об этом.