Дальше карьера Ежова развивалась в бешеном темпе — в 1934 г. его избирают председателем комиссии по чистке партии, в 1934 г. он становится одним из семи десятков партийных деятелей — законодателей партии — членом ЦК. Если представить ВКП(б) государством, то в текущих делах ею управляло несколько премьер-министров — секретарей ЦК. А у них в подчинении находилось правительство партии — ее министры — Организационное бюро ЦК. В 1934 г. Ежов становится членом Оргбюро, в 1935 г. — секретарем ЦК. Но, что было особенно существенно, с 1935 г. он — председатель комиссии партийного контроля, а партийный контроль был фактически следственным органом по делам коммунистов. Это, видимо, и предопределило согласие Сталина назначить Ежова наркомом внутренних дел, когда выяснилось, что предшественник Ежова Г. Ягода предал и стал учасником заговора, готовя мятеж.
И биограф Ежова169, и вся литература о нем убеждают читателей, что карьеру Ежову сделал Сталин. Фактически это так, поскольку все назначения Ежова в ЦК, безусловно, проходили с согласия одного из секретарей ЦК Сталина, и нет каких-либо фактов, говорящих о том, что Сталин протестовал против его карьерного роста. Но биограф Ежова А. Полянский установил, что Сталин впервые познакомился с Ежовым только в сентябре 1930 г., когда карьера Ежова уже год претерпевала бурный рост. Кто же помогал Ежову?
Полянский, видимо, и сам понимал, что здесь дело не только в Сталине, поэтому попытался разузнать о тех, кто составлял протекцию Ежову. Он пишет: «Кроме Москвина в партийной верхушке у Ежова были и другие «лоббисты». Это, прежде всего, Мендель Маркович Хатаевич и Лазарь Моисеевич Каганович…»170 Как видите, Полянский, приводя имена и отчества полностью, хотел подчеркнуть национальность «лоббистов», и, как вы увидите дальше, это имеет определенный смысл. Но сейчас о партийных должностях «лоббистов» — Каганович был членом Политбюро, секретарем ЦК ВКП(б) и первым секретарем коммунистов Москвы и Московской области, а Хатаевич на тот момент был первым секретарем Татарского, а затем Днепропетровского обкома, но одновременно членом ЦК и ревизионной комиссии ЦК.
Да, Ежов был деятелен, да, Ежов был работоспособен, да, Ежов всячески демонстрировал свою преданность Сталину, но, как показали события, у партии в то время были тысячи работников и более деловитых, и более работоспособных, нежели Ежов. Возьмем, к примеру, Л. Мехлиса. В Гражданскую войну — боевой комиссар дивизии, герой Каховки. Затем многолетний помощник Сталина, затем главный редактор «Правды» — главной партийной газеты. За семь лет работы в «Правде» не имел не только ни одного отпуска, но и ни одного выходного дня (газета была ежедневной). В больницу его увозили из рабочего кабинета, и, встав на ноги, он снова ехал в кабинет171. Даже враг Сталина Хрущев с восхищением говорил о Л. Мехлисе: «Это был воистину честнейший человек». Тем не менее уважаемый Сталиным главный редактор «Правды» стал членом ЦК в 1939 г., а серая конторская крыса Ежов — в 1934-м!
Был ли Ежов заговорщиком? Вряд ли. Ведь он с основной их массой и расправился, расправился даже со своими «лоббистами». На Кагановича у Ежова фактов не нашлось, хотя их и искали, а с Хатаевичем проблем не было — того расстреляли еще в 1937-м. Поскольку все обвиненные в заговоре видные деятели партии сначала проходили предварительный суд на пленумах ЦК, на которых могли своим товарищам и доказать свою невиновность, и покаяться в заговоре, но никто из них на Ежова не показал, то Ежов, видимо, никогда впрямую в связь с заговорщиками не входил. Но, как видим, карьеру сделал именно благодаря им!
Пока отметим, в отличие от остальных маршалов (Ворошилова, Тухачевского, Буденного, Егорова, Тимошенко, Шапошникова), шедших к своему маршальскому жезлу достаточно уверенно, непрерывно повышаясь в должности, и Кулик, и Ежов имели в карьере резкий, на первый взгляд катастрофический провал. А этот провал не мог не вызвать их недовольство властью и, следовательно, теоретически делал их весьма доступными для вербовки хоть мятежниками, хоть иностранными разведками. Поскольку ни Кулик, ни Ежов с мятежниками связаны не были, нам остается проверить, не заинтересовали ли они иностранные разведки.
В период краха своей карьеры и Кулик, и Ежов совершили один и тот же плохо совместимый с депрессией поступок — они развелись с прежними женами и женились на новых. Смешно, но сюжеты их романов были идентичны до невероятности. Они оба поехали на курорты, там познакомились с замужними женщинами, те развелись со своими мужьями, Кулик и Ежов развелись со своими прежними женами и женились на новых. Но на этом сходство их романов только начинается.
Прежние мужья новых жен будущих маршалов не выразили никакого отчаяния или злобы к своим бывшим женам и сохранили с ними дружеские отношения.
Теперь, пожалуй, следует сообщить немного подробностей о новых женах. Сначала процитирую сведения, собранные писателем В. Карповым о курортной жене Кулика.
«Из различных источников я собрал некоторые подробности о Кире Ивановне Кулик.
Отец ее — Симонич, обрусевший серб. Имел титул графа, был предводителем дворянства в Польше, служил начальником царской контрразведки в Гельсингфорсе, расстрелян ВЧК в Сестрорецке в 1919 году. Мать — Симонич, урожденная Сульцина, казанская татарка, после расстрела мужа жила в Петрограде, где содержала кафе, в котором прислуживали ее дочери — Александра, Нина, Татьяна и Кира.
В 1925 году в Киру влюбился и женился на ней богатый нэпман Ефим Абрамович Шапиро. Прожили они недолго — в 1928 году Шапиро был арестован и выслан в Сибирь. Кира поехала с мужем в ссылку и там родила сына Михаила. Летом 1929 года они вернулись из ссылки.
В 1930 году на курорте, как это часто бывает во время отдыха, Кира познакомилась с красивым и видным военным. Это был Кулик. Курортное увлечение переросло у Григория Ивановича в большую искреннюю любовь — он предложил Кире выйти за него замуж. Она разошлась с мужем и стала женой Кулика»172.
Должен сказать, что мне эти подробности о Кире Симонич, собранные Карповым, категорически не нравятся. Я не знаю, был ли в Царстве Польском институт предводителей дворянства, но в России это были избранные из местных дворян государственные служащие, которые в губерниях или уездах председательствовали в нескольких учреждениях, поэтому «граф Симонич» технически не мог проходить службу еще и в жандармском управлении и дослужиться до генеральского чина. Генерал А. Редигер в 1905–1909 гг. был военным министром России и в это время повторно женился на девице, мать которой была графиней Симонич. В своих дневниках Редигер подробнейше описывает всех тех родственников, которым он так или иначе составлял протекцию или которые наносили ему визиты. Совершенно невероятно, чтобы Симоничи из Хельсинки (кстати, Редигер родился в Финляндии) не представились своей родственнице, жене военного министра России, и Редигер об этом бы не упомянул. Тем не менее Редигер из Симоничей вносит в дневник только свою тещу.
Конечно, после революции аристократия вынуждена была идти на неравные браки, но невероятно (я не помню таких случаев), чтобы настоящие графини поменяли веру с христианской на иудейскую. Наконец, дочери Симонич не могли работать официантками, поскольку в те годы это была исключительно мужская профессия. Короче, если бы кто-то взялся исследовать происхождение жены Кулика и выяснил, что упомянутые Симоничи — это польские евреи, которые в 1919 г. держали в Петрограде бордель с дочерьми в качестве проституток, то я бы нисколько не удивился. А то уж что-то очень много нелепиц в биографии жены Кулика.