Приезжавшие из Советского Союза меняли рубли на латы по выгодному курсу и скупали все то, чего дома давно уже не было. К тому же и цены были ниже. Но они быстро росли. Появились очереди, торговля под прилавком и спецснабжение высоких чиновников. 25 марта 1941 года лат изъяли из оборота, заменили рублем. Заодно конфисковали средства на счетах в банке, оставили вклады, не превышавшие тысячи рублей. 15 мая ввели рационирование продуктов: масла, колбасы и мяса — чего раньше в Латвии не было.
В республику прибыли оперативные группы НКВД. Чекисты не знали ни условий Латвии, ни латышского языка. Им охотно помогали сотрудники распущенной политической полиции. Передали чекистам все документы и огромную картотеку. В подвале так называемого углового дома, где разместилось ведомство госбезопасности, устроили внутреннюю тюрьму для собственных нужд. Чистки, которые на территории Советского Союза шли два десятилетия, здесь собирались провести в сжатые сроки.
Из республики высылали не только бывших полицейских и чиновников, но и представителей интеллигенции, ничем себя не запятнавших. Отправляли в отдаленные районы Советского Союза. В тяжкие военные годы выжили немногие.
Последняя предвоенная депортация произошла 14 июня 1941 года — за неделю до нападения нацистской Германии.
Нарком госбезопасности Всеволод Николаевич Меркулов сообщил в ЦК: «Подведены окончательные итоги операции по аресту и выселению антисоветского, уголовного и социально опасного элемента. По Латвии арестовано 5625 человек, выселено 9546 человек, всего репрессирован 15 171 человек».
Для республики с небольшим населением огромная цифра! Среди них — сто детей до одного года и три тысячи детей и подростков в возрасте до шестнадцати лет. 5263 человека отправили в лагеря, 10 161 человека — в ссылку.
Депортированых в июне сорок первого увозили со станции Шкиротава под Ригой. Вагоны простояли три дня — 14, 15 и 16 июня. Из вагонов не выпускали, а в летнюю жару было очень тяжело, жажда мучила, воды не давали. Эта депортация осталась в памяти латышского народа незаживающей раной.
«Депортации проводились в извращенной идеологической атмосфере, — вспоминали очевидцы, — когда несчастные люди вывозились на восток, в Ригу прибыл ансамбль песни и пляски Наркомата внутренних дел СССР, чтобы дать концерт в Театре оперы и балета… Концерт начался с «Песни чекиста»…»
Латвийскую армию переименовали в народную. Затем преобразовали в 24-й территориальный стрелковый корпус. 14 июня 1941 года в Литенском лагере арестовали четыреста латышских офицеров. Большей частью они были уничтожены. Часть офицеров отправили в Москву будто бы на курсы и там арестовали.
«Террор в таких масштабах Латвия за всю свою историю не переживала, — пишут современные историки в Риге, — население пребывало в шоке и в ужасе, которые усиливались распространившимися с невероятной быстротой слухами о надвигающейся второй волне депортации. Действительно, готовилась вторая волна, и она коснулась бы крестьянства («кулаков»), что должно было подготовить почву для массовой коллективизации».
«В историю и сознание латышского народа, — считают в республике, — период с 17 июня сорокового по 1 июля сорок первого вошел как «Страшный год». Он породил такую ненависть и такой страх, что изменилось складывавшееся веками представление о том, что главный враг латышей — немцы, теперь их место заняли коммунисты, Россия. Вот почему захватившую Латвию немецкую армию встречали как освободительницу от коммунистической тирании».
Реальность сложнее. Точнее было бы сказать, что в первые дни войны люди замерли, выжидая, чья возьмет.
«Население еще точно не знает, за кого быть, — записывал в дневнике скульптор Эльмар Ривош. — Нужно поставить на правильную лошадь. Из трусости перед возможными победителями хотят быть храбрецами с побежденными, но пока еще не знают, кто кем будет. Знакомые латыши только загадочно улыбаются…»
Когда в последних числах июня из Риги бежали советские чиновники, число сторонников советской власти в городе резко поуменьшилось.
При немцах ожило все, что еще недавно вынуждено было таиться. Расцвели и те, кто даже при авторитарном правлении президента Карлиса Улманиса был не в чести. Скажем, фашистская антисемитская организация «Перконкруст» («Громовой крест»). В 1934 году Улманис ее запретил, считая, что ей не место в нормальном государстве. А с приходом немецких войск перконкрустовцы ожили, почувствовали себя на коне и включились в общее дело.
Из почти ста тысяч латвийских евреев в сорок первом успели уйти не более пятой части. Многие не решились оставить престарелых родителей. К тому же не имели представления о реальной картине боевых действий, были уверены, что Красная армия остановит врага. Люди постарше помнили Первую мировую, когда немцы тоже заняли Ригу, и не могли предположить, что на сей раз германская армия представляет собой банду преступников.
Холокост был организован Гитлером и Гиммлером. Но немцы не успели бы убить такое количество людей без помощи местных жителей. Почему в Латвии с таким удовольствием исполняли немецкий приказ очистить территорию от евреев? Что заставляло людей участвовать в убийствах?
В первую очередь национализм и антисемитизм… Мучили беззащитных людей те, кто получал от этого удовольствие и материальную выгоду… Хотели угодить новой власти, доказать свою нужность и полезность… И просто дали волю ненависти и страстному желанию отомстить…
Конечно, желающих служить Гитлеру и носить немецкую военную форму было предостаточно на всей оккупированной территории. Однако же в России и в Белоруссии в целом вели себя иначе, чем на Западной Украине или в Прибалтике. Спасали невинных людей от гибели и сопротивлялись насилию. А в Латвии население не только не помогало партизанам, но немедленно докладывало обо всех чужаках немцам. Хозяин есть хозяин, бунтовать не положено.
Первый раз я приехал в Ригу еще школьником вместе с отцом. В столовой дома отдыха сидели рядом с одним немолодым человеком, он рассказывал:
— Я коренной рижанин, в сорок первом ушел на фронт, а когда вернулся, узнал самое страшное — всю мою семью уничтожили. Соседка радостно говорит: как хорошо, что вы вернулись! А я-то точно знал — это она и выдала мою семью немцам.
Многие латыши воевали на стороне нацистской Германии не только потому, что успели возненавидеть НКВД и Красную армию после присоединения трех республик к Советскому Союзу. Они ощутили родство с германскими нацистами.
«Одно только то, что все наши реки текут на Запад и Северо-Запад, — доказывал профессор Арвид Швабе, — и то, что, следуя этим течениям, наши предки многие столетия назад пришли на нынешнюю Родину с Востока и Юго-Востока, доказывает, что нашей единственно правильной ориентацией может быть только Германия».
Латышская вспомогательная полиция не только преданно исполняла указания немцев, но и проявляла инициативу — выискивали повсюду евреев и коммунистов. Либо сами убивали, либо передавали немцам. Расстрелы евреев местной полицией начались в Бикерниекском лесу, рядом с Ригой. Латышские добровольцы получали за это выпивку и сало. Здесь же убивали советских военнопленных.