Чтобы понять разницу между нами и другими странами, достаточно просто оглядеться. Во всякое время года, все равно, жара стоит или холод, ясно или облачно, ветер или штиль, едешь, скажем, на Осло-фьорд, в окрестности острова Уайт или в Йер и видишь, как кишит море парусами всех размеров, от пяти-семиметровых яхт до маленьких шлюпок. Потому что здесь действительно занимаются парусным спортом — и загорелые седые типы с внешностью морских волков, и неустрашимые мореплавательницы, и тихие домохозяйки, и даже малолетние детишки в своих спасательных жилетиках играючи управляются со шкотами. При взгляде на них возникает чудесное ощущение — чувствуется, что все они любят море и наслаждаются им.
Не то в Испании. За исключением заслуживающих всяческого восхищения рыболовов-спортсменов, которые выходят на своих лодчонках в любую погоду, испанские мореходы появляются исключительно летом, в солнечные безветренные выходные. Но зато сразу по всему Средиземному морю. Если плывешь зимою мимо испанских берегов и видишь двигающийся тебе навстречу парус, можешь прозакладывать голову, что в девяти случаях из десяти это будет англичанин, голландец или француз. Но это бог с ним. Испанские яхты обычно велики — двенадцать метров и больше. Наблюдается даже отчетливая зависимость: длина судна обратно пропорциональна количеству «наплаванных» часов. А если яхта моторная — уй… Испанский корабль — большой корабль, а плавает он или нет, дело десятое. В результате марины набиты до смешного огромными моторками и парусниками, которые проводят в море не больше месяца в году, зато как сладко их владельцам потусоваться в модном клубе, выгуливая одежку из последней морской коллекции, а потом отправиться на две недели на Ибицу, или, собрав в воскресенье семью и друзей, отойти на две мили от порта, бросить якорь и греться на солнышке. Таков самый распространенный тип судовладельца, занимающего место в марине. А что хуже всего — это и есть те люди, для которых строятся гавани последние двадцать лет и будут строиться еще долго.
Потому что после того, как застройка побережья не принесла ожидаемых дивидендов, проходимцы и спекулянты, только что придавившие одну курицу с золотыми яйцами, положили глаз на спортивные гавани. Их просто в дрожь бросает от новых возможностей, пахнущих цементом и деньгами — грязными, естественно, деньгами. И поскольку удачнейшим для них образом наши спортивные гавани находятся в юрисдикции тех же самых местных органов власти, с которыми эти стервятники давно уже едят из одной кормушки, им осталось только переформулировать задачи. И вот уже за разрешениями, которые раньше выдавали скромным морским клубам и маленьким местным гаваням, где с уважением относились и к рыбачьей лодке, и к маленькому паруснику, азартно охотятся аферисты всех мастей и их высокие покровители. Им во что бы то ни стало нужно завладеть портовыми лицензиями, расширить их полномочия, и, разумеется, в проектах у них все, кроме слов «морские виды спорта». Зато есть планы на много стояночных мест — для больших кораблей, потому что именно от них идут башли: от ста тысяч и больше за место. Вообразите-ка. Продавцам же, которые ничего не знают и не желают знать о море, совершенно наплевать, кто за это место заплатит — испанец или иностранный пенсионер: в уме они уже подсчитывают прибыли. А те, кто швартовался здесь до сих пор, могут валить ко всем чертям. Если владельцам скромных корабликов и раньше было непросто найти стоянку, теперь это будет абсолютно невозможно. Уже невозможно. Нужно пройти семь кругов бюрократического ада и выполнить все абсурдные требования, которые министерство развития выдумало для водных видов спорта в Испании. В результате банде мошенников уже почти удалось невозможное: превратить море в место для богачей выходного дня, и чтобы ни одна, самая скромная парусная лодочка не досталась бы нормальным людям.
Говаривал Джозеф Конрад, что здоровая недоверчивость есть наивысшее достоинство хорошего моряка. Не знаю, хороший ли я моряк, но после пятнадцати лет под парусом своей яхты, после ответственности, которую я постоянно беру на себя, — за судно, за собственную шкуру и за шкуры других — я не верю даже собственной тени. Это касается и метеорологии. И дело не в том, что она неточная наука, а в том, что бывают такие обстоятельства, когда самый верный прогноз оказывается относительным. Никто не в состоянии предвидеть, на что способно внезапное сближение изобар, падение давления на пять миллибар и что натворит ветер, дующий со скоростью в тридцать узлов, когда огибаешь мыс или входишь в канал. Несмотря на это, а может, как раз из-за этого, я испытываю огромное уважение к метеорологам. Большую часть времени в море я страшно напряжен — постоянно поглядываю на барометр, прислушиваюсь к радиоприемнику с записной книжкой и карандашом в руке или, усевшись перед компьютером, проверяю официальные метеопрогнозы и пытаюсь совместить их со своим. Когда-то я дополнял изыскания телефонными звонками бывшим коллегам с телевидения — моим дорогим Мальдонадо и Пако Монтесдеоке, — которые предупреждали обо всем, что может меня ожидать. Сегодня существует множество доступных способов свериться с прогнозом. Но Испании, где есть отличная национальная метеослужба, не хватает действенных каналов морской метеоинформации: ее доступные широкой публике выпуски редки, обновляются и того реже и в Интернете представлены недостаточно. К счастью, в запасе у нас всегда есть французские, английские и итальянские сайты, позволяющие неплохо дополнить общую картину. Если кто достаточно неленив, чтобы искать информацию, он может получить довольно приличный — я бы даже сказал, отличный — прогноз погоды на море или, если захочется, на суше.
Сказать по правде, я обязан метеорологам некоторыми тяжелыми воспоминаниями. Но я метеорологов не виню. Они играют, как умеют, изо дня в день имея дело с неточной, но остро необходимой наукой. Я представляю себе, как сложно предсказывать погоду. Никогда раньше эта информация не была столь полной и столь тщательно выверенной, как сейчас. Никогда неизбежная погрешность не была так мала. Метеоролог выявляет тенденции, высчитывает вероятности, и у него выходит общий прогноз, но он не может определить, с какой силой ветер будет дуть на пересечении улиц Такой-то и Сякой-то, сколько выпадет сантиметров снежного покрова на таком-то километре такого-то скоростного шоссе и сколько литров воды выльется в сухую канаву у Эдакого бульвара. Тем более он не сумеет учесть особенности каждой улицы, каждого поворота дороги, каждого пляжа и каждого пляжника, и при этом он не может злоупотреблять оранжевыми и лиловыми предупреждениями, потому что все в конце концов привыкнут, перестанут обращать внимание, и повторится история с пастушонком и волком. И наконец, у нас в Испании метеоролог не может быть ответственен за несогласованные действия правительств всех сортов — я нарочно использовал тут множественное число, которое уже само по себе указывает на царящий у нас бардак, — за бессовестный цинизм и трусость политиков и министров, за нехватку нормальных средств информации, за конъюнктурные интересы туристического сектора, за жадность застройщиков и их подельников из местных органов власти и за нашу вечную, упорную, бесконечную гражданскую тупость.
Есть такое слово — уязвимость, и хотя никто не желает это признавать, оно, без сомнения, — ключ ко всему. Мы сознательно выбрали жить в обществе, повернувшемся спиною к законам физики, природы и здравого смысла. Мы выбрали жить в Испании, где параллельно действуют семнадцать правительств, где 26 тысяч километров дорог принадлежат министерству развития, а оставшиеся 140 тысяч — различным автономным правительствам, провинциальным и прочим советам, каждый за себя кто во что горазд, и всяк стремится навредить остальным. Мы выбрали жить в Испании, где каталонская Метеорологическая служба только что не гордится тем, что не поддерживает никаких отношений с национальным метеоагентством, чьи информационные листы регулярно отправляет в корзину для мусора. В Испании, где некоторые региональные телеканалы смягчают прогнозы погоды, чтобы не спугнуть туриста. В Испании, где в одиннадцать часов утра дороги забиты машинами и все водители утверждают, что едут на работу, а каждый четвертый усаживается за руль, несмотря на снежное или штормовое предупреждение. В Испании, где люди, веками живущие в местах под названием Водоток, Болота или Мыс Ветров, изумляются всякий раз, когда река, разлившись, затапливает их дома или ураган срывает крыши. Поэтому, когда я слышу, как политик или рядовой гражданин в очередной раз взваливает вину за свои несчастья на метеорологов, я думаю про себя, что лучший друг человека — не собака, лучший друг человека — козел отпущения.