«Луиза, — прочитала она, недоумевая, зачем Гаррису понадобилось писать ей, когда он живет всего лишь этажом выше. — Я горю. Гаррис».
Записка дрогнула у Луизы в руке. Она посмотрела на потолок: «Он горит?»
Она прошлась по комнате, подумала: «Горит? На самом деле?» Луиза втянула ноздрями воздух.
Он актер, и, стало быть, его поведение отличается от поведения обычных смертных, но реакция на пожар все-таки общая у всех на свете. В таких случаях человек, как правило, с криком бросается прочь от огня. Кто будет в подобной ситуации спокойно отыскивать листок самой дорогой почтовой бумаги и писать соседу записку даже не шариковой, а перьевой авторучкой?
Луиза вышла в холл и поднялась по лестнице. Ни дыма, ни признаков паники. И Гаррис вроде бы достаточно сообразителен, чтобы позвонить управляющему по телефону. Почему бригада пожарных не выбила топорами дверь? Она снова посмотрела на записку. Чем это от нее пахнет? Луиза поднесла листок бумаги к носу. Пахло лосьоном после бритья. Какая гадость! Она покачала головой. Неужели он брызгает лосьоном на все, включая свои чеки на оплату квартиры?
Но делать нечего. Надо спросить, все ли у Гарриса в порядке. Может, у него загорелись жутким пламенем чипсы на сковородке и он не знает, как сказать об этом хозяину дома? Но Гаррис не ест чипсов. Он употребляет в пищу мюсли и упражняется в езде на велосипеде. Луиза постучала в дверь.
— Гаррис! — крикнула она. — С вами все в порядке?
Молчание. Луиза прижалась ухом к двери. Наверное, он ушел.
— Биг Бой! — позвала она с кокетливым смешком.
Дверь распахнулась настежь, и Луиза еле успела отскочить с воплем:
— Гаррис, разве так можно?
И вдруг она сообразила, что он голый. Совершенно голый. И не старается скрыть этот факт. Уперся рукой о притолоку и принял соблазнительную позу. Было просто невозможно не смотреть на его тело. Он был весь загорелый и заросший черными волосами, с фантастическими причиндалами. Луиза поспешила отступить от двери и посмотрела Гаррису в лицо, ожидая объяснения.
Он улыбнулся ей долгой, медленной улыбкой, глаза у него горели словно угли.
— Наконец-то, Луиза, я заполучил тебя.
Она ожидала, что он набросится на нее, но Гаррис не двигался.
— Но я подумала… — Луиза нервно сглотнула. — Где огонь, Гаррис?
— Здесь, Луиза.
Она вытаращила глаза, когда он весьма наглядно показал, где горит. И ощутила весьма определенную реакцию.
— Господи! — выдохнула она потрясенно.
— И ты меня тоже хочешь. Я знаю, что хочешь, Луиза. Потому ты и пришла ко мне.
— Я… — Она сделала несколько маленьких шагов к лестнице. — Я пришла потому, что подумала, будто ты сгорел, погиб в огне. Только поэтому.
— Я и погибаю в огне. Сгораю от желания обладать тобой.
— Я польщена. — Луиза начала спускаться по лестнице. Его эрекция, казалось, преследовала каждое ее движение. — Сейчас для этого неподходящее время.
— Сейчас очень подходящее время, — возразил он, глядя на нее страстными глазами. — Лучше не придумаешь.
Вполне логично, подумалось Луизе, но она уже спустилась на половину пролета.
— Извини, — пролепетала она. — Может, в другой раз.
— Значит, ты оставляешь меня, объятого пламенем, — крикнул он ей вслед, и голос звучал обиженно.
— Да. — У нее это вышло весьма жалко. — Извини.
Она была уже на своей площадке. Гаррис появился на своей, нимало не смущенный. Вид его наготы произвел на Луизу странное воздействие: у нее вроде бы поднялась температура.
— Быть может, мне сначала пригласить тебя пообедать вместе, — задумчиво произнес Гаррис.
— Может быть, — кивнула Луиза в ответ на это несколько прямолинейное предложение.
— Ладно, я это обдумаю.
Он повернулся, продемонстрировав Луизе крепкие, загорелые ягодицы, и ушел к себе.
Вероятно, виной тому был выброс адреналина в кровь, но Луиза никогда еще не была настолько одержима столь пламенным желанием привести в порядок квартиру. Паутина исчезла, пылесос прошелся по всем углам и лишил популяции пауков пристанища. Луиза скребла и терла, безуспешно пытаясь прогнать из головы видение эрекции Гарриса. Оно просто отпечаталось на сетчатке ее глаз. Она думала лишь о том, чем Гаррис может заниматься у себя наверху после того, как она его покинула. Напряжение не оставляло ее. Ближе к вечеру она услышала, как он с грохотом пронесся вниз по лестнице, и съежилась, гадая, не постучится ли он к ней в дверь. Но нет. Она услышала, как захлопнулась за ним входная дверь — и вздохнула с облегчением.
Странная это штука, мать-природа. Она, слава Богу, беременна. Вроде бы нет биологических стимулов думать в это время о мужчинах. А она думала. И в сбивающей с толку сумятице образов в ее мозгу центральное место занимали зеленые глаза Эша. Ей дико хотелось поговорить с ним, а с точки зрения чисто практической Луизе был необходим его совет.
Ей было странно и ново обращаться куда-то с просьбой о получении пособия по безработице. Ясно, что для этого необходимо что-то предпринимать, но она до сих пор не знала, что именно. Она хотела работать, но в последние несколько дней на нее всегда в одно и то же время находили приступы тошноты. Ей нужно все обдумать, чтобы составить долгоиграющий план. Эш внесен в списки получающих пособие по безработице на полгода. Он мог бы ей помочь разобраться с этим делом.
Что, если позвонить ему? Просто чтобы сказать, что она нашла тот листок бумаги, но не готова вернуть, потому что сморкалась в него? Можно ли после этого обращаться к нему за помощью? Нет. А что, если сказать правду? Что она развернула листок, прочитала написанное, поняла, что это песня, и отдала сестре, чтобы та тоже прочитала и оценила текст?
Луиза все время думала об этом, снимая вишенки с пирожных и поедая их. Хороша ли песня Эша? На листке были написаны не только слова, но и ноты. Луиза умела читать нотные записи, однако не разбиралась в гитарных аккордах. Эшу имело смысл играть в оркестре. Видимо, он временно работал по контрактам, дожидаясь своей большой удачи. Рейчел могла бы ему посодействовать, а она, Луиза, просто обязана отплатить ему любезностью на любезность. Это он поднял ее, когда она хлопнулась в обморок.
Луиза приняла решение. Она порылась в карманах куртки и нашла обрывок сигаретной обертки с номером телефона Эша на нем. Перетащила телефон в спальню и хлопнулась на кровать.
Подняла трубку. Глубоко вздохнула. Он великолепен. Она положила трубку на место.
Встала и посмотрела на себя в зеркало. Макияж, сделанный утром, размазался, а волосы похожи уже не на весенний лук вверх тормашками, а на тоненькие перепутанные проводочки из стекловолокна. Ладно, это не имеет значения. В телефон не видно. Тем не менее она кое-как пригладила лохмы, подкрасила ресницы и полюбовалась в зеркале сильно выпуклыми округлостями, в которые теперь превратились ее груди, обтянутые джемпером. И сделала новую попытку.