– Сенька Охалин с шенкой утекли, – пробубнил он на ухо пришельцу. – Олесь-суконщик, да…
– Потом расскажешь, – перебил его Николай Сергеевич. – Ты поглядывай да запоминай. А пока лопаты тащи!
– Никола, так не укупишь!
– Без наконечников. Деревянных. Тех, что наготовили уже.
– На что они?!
– На то! Снег убирать!
– А, – сообразил наконец ремесловый. – Цего тасить-то? Салай отклой, сами пусть и белут.
– Тоже верно, – согласился его собеседник. – Слушай сюда! – обратился к нищим он. – Говаривал, да повторю: Москву снегом засыпало, что и люду честному не пройти! Улочки прочистить надобно да тропки пробить! Пока вкалываете, обед сготовим, а там – и до ужина горячего недалече! Кто берется?! Неволить никого не буду! – оглядывая притихших горемык, выкрикнул пенсионер. Из толпы отделились несколько человек, но, вопреки ожиданиям учителя, они не ушли со двора, а, стянув потрепанные головные уборы, обратились к благодетелю.
– Ты, мил человек, не гневись, – давя приступ кашля, взял слово ссутуленный старик. – Уж больно худы здоровьем. Нам бы чего полегче. По силам, – жалобно протянул он.
– Работать хочешь? – переспросил трудовик, вглядываясь в черты говорящего и пытаясь сообразить, а где он мог видеть его раньше.
– Бог, вон, на Суде на Страшном как спросит: «А верил ли в меня?», так и ответить нечего, – надрывно продолжал тот. – Мол, поклоны бил, а в то же время самое напропалую грешил, лености предаваясь.
– Умеешь что?
– А почто грешить-то на месте на пустом-то? – словно и не слыша вопроса, продолжал горемыка. – Жрать хотим, а леность – грех. Совестно задарма просить, – уже совсем негромко закончил старик.
– Делать что умеешь, спрашиваю!
– По дереву мастеровым был, – разродился наконец тот.
– Звать как? – устало поинтересовался учитель.
– Мальцам чего на потеху ежели или по дому… А надо – так и пятистенок поставить…
– Имя!!! – едва сдерживаясь, чтобы не сдобрить речь матерками покрепче, рыкнул пришелец.
– Лелем всю жисть и кликали, – отвечал тот.
– Никодиму в помощь будешь! – отрезал пенсионер, не слушая более очередную тираду странного бродяги, в котором признал того самого мастерового, что попытался вступиться за провинившегося торгаша Никитку.
Раздав инструмент и объяснив суть задачи, Николай Сергеевич быстро распределил народ по улочкам, и те принялись за дело. Сам же Булыцкий отправился «патрулировать», расхаживая туда-сюда и наблюдая – кто да как к делу подошел. Тут же вдобавок и приметил, что лопаты-то – тьфу, а не инструмент! Малы для работы такой. Неудобны. С ними старайся – не старайся, а много не намахаешь. Вот тут и вспомнились Николаю Сергеевичу простецкие школьные лопаты, те, которые для снега. Уж сколько он таких в свое время попеределал, да вот думать не думал, что так радеть за них доведется! Лист бы фанеры – так и уже подспорье! Ан нет. Хотя…
Насколько Николай Сергеевич помнил, процесс изготовления хоть и трудоемкий, а все одно – осилить можно. Вон, в Риме Древнем да в Египте приловчились же! Да настолько ловко, что даже и мебель начали делать с нее! А вот бы и на Руси применить технологию эту! И мастеровых собрать, и науку новую освоить, и материал! Такой, что и египтяне с римлянами ценили; не зря же, вон, премудрость осваивали. Ну и под ряд задач фанера – милое дело! Та же мебель! Сейчас, пока тес рубят, щепы вон сколько! Заодно и клей, может, со смол научиться варить; рыбий-то всем хорош, да не хлебом, как говорится, единым. А тут еще и по дереву мастеровой – Лель, не просто так небось на пути повстречался! В общем, решено: ближайшей новинкой, которой пришелец поразит князя, будет фанерный лист, а дальше, даст Бог, и бумага пойдет.
Ух, и заколотилось сердце трудовика, как представил; пользы сколько с нового материала! Уже и умом своим цепким и так и сяк прикидывал: как бы инструмент для лущения шпона половчее выдумать. А клей можно и рыбий попробовать. А вернее – сразу: смолы древесные.
Решив так, тут же и вспомнил про типичную школьную точилку. Ее чуть доработав, можно и под задачу лущения шпона приспособить! Хоть и мудрено оно все, да уже и не пугали мелочи такие Николая Сергеевича. Вон ведь, домну наладили; кузнечных дел мастера, еще полгода назад и чугун за мусор считавшие, литья науку одолевали да вещички нужные из него робили. И ведь был прогресс! И флюсы какие-то там смогли подобрать, и технологию освоили, и механизм мехов усовершенствовали так, что теперь уже тяга была не ручная, но понуро по кругу ходила пара подводных косматых лошаденок. А тут еще и определили недостатки имеющейся конструкции и теперь ждали лета, чтобы новую, более эффективную домну возводить. А раз так, то и фанера – не задача.
За заботами полдня пролетело, а там и мелодичный звон била известил об обедне. Доходяги, закинув лопаты на плечи, направились к дому благодетеля.
– Ох, и мать! – всполошился тот, вдруг вспомнив, что про кормежку и забыл распорядиться-то.
– Цего словесами хулись? – нахмурился Никодим.
– Да про обед запамятовал! – выругался пенсионер. – Пироги, что ли, остались?
– А цто тепе пилохи? Вон, зенка-то смекалиста, узе и слатила все непось!
– Да не просил вроде ее.
– А и увитим.
Прибавив ходу, товарищи буквально вбежали во двор Николиного дома, где уже вовсю хлопотала Аленка. На вытащенном из комнаты столе пыхтели несколько чугунков, а длинная цепочка оборванцев выстроилась к емкостям в ожидании своей очереди.
– Гляти-ка, Охалины! – оскалился Милован, увидав убежавших от работ. – Ох, я вас! – замахнулся было гончар.
– Не замай пока, – остановил его Булыцкий.
– Далмоеты!
– Не суди. Всему время свое.
А очередь между тем двигалась. Собравшись вокруг столов с горячим, нищие, ловко орудуя ложками, прямо из общих чанов жадно хлебали сготовленные под наставления Алены каши. Насытившись, они отходили прочь, уступая места следующим партиям работников.
– Твои-то где? – поинтересовался пенсионер.
– Да вон, – кивком указал тот на женщину с несколькими детьми, сгрудившихся в кучку, чтобы согреться.
– А где я их видеть мог? – поглядев в сторону семьи, призадумался пожилой человек.
– А мне почем знать-то?
– Звать-то как?
– Офтафка. Фдовица, – упреждая вопрос товарища, пояснил гончар. – Муша пли нашествии Тохтамышевом потеляла.
– Осташка? – призадумался трудовик. – Осташка… Погоди! А не Калиной мужа-то бывшего звали?!
– А Бох ехо снает-то. Оно жизнь прошлая, что сума за спиной, – не заметив, как вздрогнул его собеседник, просто отвечал Никодим. – Утафить все шелаешь, а она и насат утяхивает. А как остафил, так и фпелед идти оно сноловистей.