Вот и теперь, едва только пригревшись, расслабился, как дверка раздевальни приоткрылась, и внутрь скользнула Аленка. Ловко обогнув пышущий жаром очаг [38] , она присела на мостки.
– Не кручинься, – припав к плечу мужа, прошептала она. – Печаль – грех великий, хворями караемый. Все, что делается, то и слава Богу. Хвалу воздай да как щепь плыви себе по течению, – прошептав это, женщина резко поднялась на ноги и, зачерпнув из одной из трех заготовленных заранее бадеек, щедро полила докрасна раскаленные камни.
Ух, как пар взвился! Секунда, и вот он уже плотным жарким одеялом расстелился по телу пожилого человека. В нос ударил густой запах разнотравья, среди которых пришелец разом признал терпкую полынь и вязкий хмель.
– Ты, Никола, – Алена опустилась на колени рядом с мужем и, вымочив в том же отваре лубяной пучок, принялась поливать спину супруга, – дел ладных множество несчетное сотворил, а еще боле грезишь. А ведь и десятину не всякому сдюжить дано из того, что ты уже сладил. А ты все бежишь и бежишь, – мягкими движениями массируя спину и плечи мужчины, продолжала она. – Так и не приметишь много. – Липовый лубок скользил по коже, расслабляя мышцы. – Ты не серчай, да муж, хоть и голова, да все одно без женки рядом – что холм в поле чистом: могуч, широк, но одинок. Как женка рядом, так и лад приходит. Вон, кто из мужей поумнее, так те и к женщинам своим прислушиваются, хотя бы и не на людях. Кто поглупее, так те и Бога не побоявшись, рукоприкладством грешат. У купцов знатных да бояр грозных, а паче у князей великих вон жены в уважении да почете. А как у смердов, так и – беда, – негромко продолжала она.
– Ты все к чему это? – снизу вверх поглядев на женщину, простонал трудовик.
– А к тому, – оскалилась в какой-то неестественно-колдовской улыбке, ответила та, – что женили тебя тож не просто так! Князю секрет тот ведом, как и то, на что ему ты. Под крылом Руси Московской объединить земли соседние да правителем единоличным стать, за родом своим власть навеки закрепив.
– А я при чем здесь? А ты?
– Да при том, что твоими словами мечты князя о единовластии в дела сотворяться начали. Твоими заботами – и орудия, и науки, стращать строптивых. Так, плода сладкого вкусив, уж и остановиться – беда. Еще Дмитрию Ивановичу надобно. А удачи мужьи то ведь и жены доброй заслуга; муж, он что малец. Холить, лелеять и баловать надобно бы. А без того всего – тьфу – человечишко пропащий.
– Ох и умна же ты, колдовка, – вдохнув чуть глубже насыщенного раскаленным паром воздуха, пожилой человек закашлялся.
– Мужа стезя – подвиги великие вершить, жены – огонь в мужике своем поддерживать да на свершения великие сподвигать.
– Откуда же мудрость твоя, Аленка? – потянув руку к упругой женкиной груди, выдохнул Николай Сергеевич. Вместо ответа женщина поднялась на ноги, и, взяв в руки веник, словно опахалом, начала обмахивать им учителя, нагоняя жар.
– Не торопись, Никола, успеется, – улыбнулась в ответ та. – Ты сейчас слушай, что говорят тебе, да запоминай. А паче благодари, что есть кому теперь за тобой приглядывать да от сумасбродства твоего же оберегать. Ты, муж мой, – резко распластав тяжелый веник по спине прогнувшегося мужчины, продолжала та, – яхонт добрый. Так, и камень драгоценный в руках одного мастера погибнет, а у другого – еще дороже станет. Князю же самые бесценные камни надобны бы.
Растерявшийся от такого, Булыцкий ничего не отвечал, лишь, то и дело теряя чувство реальности, наблюдал за действиями супруги, порою даже сомневаясь: а обычная ли она женщина вообще или ведьма какая, вещи непростые глаголящая. И настолько все это необычно было, что ни холод даже отрезвляющий снега, в который падал Николай Сергеевич между лупцеваниями вениками, ни кваса бодрящего свежесть не могли вернуть ощущение реальности. Хотя, казалось бы, – баня простая.
Уже закончив и в дом войдя, тяжко повалился на скамью. Тут же, словно по волшебству, перед ним возникли чаши с душистым липовым отваром да с медом, а за стол, прямо напротив мужа, села раскрасневшаяся и посвежевшая Алена.
– Откуда мудрости столько-то? – осторожно отхлебнув из керамического блюдца [39] душистого напитка, поинтересовался Николай Сергеевич. – Как посмотреть, так и молодуха, – в ответ девушка скромно потупилась, – как послушать, так… – запнулся он, не зная, как бы четче мысль сформулировать, – так и женщина, век прожившая да всего повидавшая.
– Какая мудрость, Никола? – кротко поинтересовалась та. – Не до разговоров-то и было. На тебя, супруг мой, поглядеть, так и муж седой… А как до дел, так и богатырь.
– Чего? – Пенсионер удивленно отставил блюдце в сторону.
– Затяжелела я, – скромно улыбнувшись, отвечала Алена. – Малая у нас будет… Или малой.
– Во дела, – только и смог ответить Николай Сергеевич.
После разговора этого крепко задумался пришелец. Ведь уже не впервые ловил он себя на таких вот провалах. И если часть из них он еще хоть как-то мог списать на нездоровье, горячку и жар, то сегодняшнее происшествие совершенно выбивалось за данные рамки. Ну, разве устал больше обычного. Но ведь здоров! Настолько, что уже после обеда он, чуть отлежавшись, умахнул на доменную печь, поглядеть, как успехи с литьем.
Беда, конечно, с ядрами этими получалась! Как сообразил, что князь мусором всяким стволы заряжает, так и взвился. На кой пушки мощные, если как ни попадя пользоваться ими?! Ядрами из таких палить, да и только. А лучше – снарядами! Тогда лишь и дальность будет, и точность! А иначе – ну беда ж!
– Что за ядра такие? – полюбопытствовал князь.
– Шары литые. По размеру дула.
– Чего? Литые, говоришь?!
– А как иначе? – тут уже пора Николаю Сергеевичу удивляться пришла.
– Ох, и дорого твое орудие получается-то, – вскипел Дмитрий Иванович. – Мало того что сами – бронзовые, так тебе еще и ядра!
– А как иначе-то?!
– Вон, у тебя артель целая литьем чугунным мается! Их и заставь!
– И то верно, – разом согласился пришелец. – Не подумал о том. Благодарю тебя, князь.
– Не благодари, а ядра свои дай лучше!
Так и порешили. Покинув княжьи хоромы, пожилой человек крепко призадумался. Не знакомый с технологией литья таких вещей, начал он варианты перебирать, один другого фантастичней придумывать. И в воду холодную порции чугуна выливать, уповая на то, что он сам как-то там форму примет нужную, и ложку выковать полукруглую, чтобы ею материал зачерпывать да остужать, а потом эти полусферы как-то там и объединять. И ведь ходил, сам себе на уме, пока женка-то, состоянием его вечно смурным озабоченная, не поинтересовалась. Чего, мол, мрачнее тучи ходишь? Нехотя, но поведал Николай Сергеевич о беде своей.