– Благословения испроси поперву, – исподлобья поглядел на собеседника дьякон. – Сразу тебе о том сказано было. Было или нет?
– Ну, было.
– Так чего тогда хулить начал? Чего пустобрехствуешь?! Латинянам, мол, в помощь, – раздраженно проворчал он.
– Так ли с кумом беседу ведут? – подняв с пола сверток, устало выдохнул пожилой человек. – Вон Киприан тебя велел отцом крестным выбрать для деток моих. Видать, что-то углядел в тебе или еще чего… А ты… Лаяться только и горазд. Прости, ежели чего не так, – подумав, он поклонился и, развернувшись спиной к служителю, вышел прочь.
– Бог простит, – одними губами прошептал тот.
Выйдя из храма, Булыцкий направился к хоромам князя, здраво рассуждая, что чем тратить время на непонятные препирательства, проще обратиться к Дмитрию Ивановичу. В конце концов тот знал про планы пришельца про книгопечатанье, и как здравый правитель должен был быть заинтересован в укреплении своего авторитета как среди духовенства, так и среди князей-соседей. Ведь, удайся опыт, и бумага получись должного качества, и можно будет поставлять листы и в Киевскую [88] Русь, и в Литовскую.
– Здрав будь, Никола, – знакомым до боли скрипучим голосом кто-то окликнул пожилого человека.
– Здрав, – коротко буркнул в ответ тот, попытавшись пробежать мимо.
– Да постой ты, – не сдавался тот. – Везде не поспеешь, а слово умное так, глядишь, и не услышишь.
– Чего тебе? – устало обернувшись, Булыцкий столкнулся взглядом с одноногим звонарем. – Слободан?
– А ты кого увидать желал, а?
– Ну, – пожал плечами тот.
– Ты, Никола, вот чего, – не желая тратить время, с ходу начал мужчина. – Ты с Фролом в оба гляди. Говаривают про него всякое.
– Про меня тоже, вон, языки всякое треплют, – насупился в ответ пришелец. – Так и что теперь, не знаться со мной да ховаться, как я иду.
– Ишь, скор ты да горяч, – сплюнув, усмехнулся калека. – В том и сила твоя, и слабость.
– Чего это вдруг слабость? – оскалился в ответ тот.
– А в том, что делаешь поперву, а потом уже и сразуметь пытаешься, чего натворил-то. Тебя, вон, князь на что женил? Чтобы остепенился да ума-разума со статью набрал. Только, гляжу я, попусту все. Аленка, говаривают, не по-бабьи умна, а тут еще и вдова! Просто так, думаешь, ее выбрали? А вот – кукиш! Тебе под стать князья искали. Мож, не поймал бы стрелу муж ее, Царство ему Небесное, так и ты до сих пор бобылем бы ходил! Князь-то, вон, людей насквозь видит, зазря ничего делать не станет, – закончил звонарь.
– Ты в огород чужой носу не кажи! – сжав кулаки, насупился Николай Сергеевич. – То не твоего ума дело-то!
– А ты слушать поперву научись, что другие кажут. А как слушать наловчишься, так слышать поучайся!
– Чего?!
– Того! Еще и не услыхал ничего, а уже копытом бьешь!
– Чего сказать хотел? – Вместо ответа Слободан сплюнул под ноги. – Или языки почесать не с кем?
– Да теперь и не знаю уже… Сказать-то много чего надобно, да что с того – услышишь ли.
– Говори, чего удумал!
– Ты, Никола, – выпустив очередной плевок, начал Слободан, – почем зря не горячись, а пуще по сторонам поглядывай, слушай, кто да что балакает. А услыхав да увидав, думку думай: почто, кто да от чего!
– Все, что ли?!
– Ты глаза разуй да головой думай. А то, что иные балакают – то лишь в помощь. Сам разумей.
– Ты загадками, гляжу, горазд. А так, чтобы разом, как на духу, а?
– Душу в глазах увидать можно, – сквозь щелку в зубах выпустив очередную порцию мокроты, скривился звонарь. – Что в глазах, то и в душе. Фрола, вон, не зря пустоглазым люд прозвал. За спиною чин, да Киприана самого тень, а в глазах – пустота, – Николай Сергеевич вздрогнул, вспомнив белесые, ничего не выражающие зрачки узеньких недобрых глаз. – Тебе, вон, в глаза взглянешь, так и улыбнуться охота. Видать, и душа светла. Князь коли в глаза глянет, так и страх, да в то же время покой; грозен, да зазря лютовать не будет, у владыки – блеск. На Фрола очи и натыкаться неохота; как взглянет, так и трясучка зачинается. На услужении у Феофана, Царство ему Небесное, – перекрестившись и поглядев вверх, словно бы проверяя, а не наблюдает ли за ним сейчас усопший, – был, да приглянулся тому чем-то. Так что у самого Киприана за него испросил.
– А Феофан с владыкой с чего дружны-то так были? Не одного полета птицы-то.
– А ты паче у владыки-то и повыспрашивай. Я-то видал, что Феофан в делах смышлен да рачителен был. А еще – за чин да за благолепие живота не щадил, – Булыцкий лишь напрягся, вспоминая памятный тот разговор в храме, когда открылась пенсионеру тайна самого владыки [89] . И хоть, как он уже понял, сам Киприан был мало причастен к делам лихим, творившимся в столице, отдав все на откуп верного и ревностного служителя, Феофан-то все равно доверенным был его. Словно бы прочитав мысли товарища, Слободан, выпустив очередной плевок, продолжал: – Знамение, говорят, явилось дьякону усопшему… За день до бури исповедываться ходил да за Фрола разом и попросил: мол, надежен человек да сметлив. Киприан и не отказал, – зло сплюнув, закончил звонарь. – Да и как тут откажешь, когда воля получилась последняя?
– А Феофан… он тоже, того, – поймав себя, что он и не помнит-то почившего дьякона, видев того раза, быть может, два всего, – пустоглазый? Был?..
– Феофан-то, Царство ему Небесное? Нет, Никола, – мотнув косматой башкой, отвечал мужик. – У Феофана глаза что угли были. Иной раз взглянешь, так и не по себе становилось, того и гляди опалит!
– Демон, что ли?
– Сам ты – демон! – с досадой сплюнув, отвечал мужик. – Глаза горели! Беспокоен да строг до всего, что веры православной касалось. И чин наизусть знал, и со всех спрашивал, да и сам попереди; своими делами другим показывая, как оно должно быть. Огонь людина был! Его уже кто и выше прочил… Жаль, что Бог прибрал, – вздохнул одноногий. – Да, видать, на небесах таковые сейчас нужнее, с отродьями дьявольскими битву великую вести. Вон же, поговаривают, Антихрист на землю православную явился. А раз так, то и свету конец вскорости.
– Спасибо тебе, Слободан, за науку, – Булыцкий отвесил поклон товарищу своему.
– Не меня благодари, но Бога, – отвечал одноногий. – Ты ему люб; даром, что ли, беды все от тебя отводит? А теперь ступай, куда шел, и храни тебя Бог.
Озадаченный таким поворотом, Булыцкий побрел к княжьим хоромам, рассчитывая переговорить там с Дмитрием Ивановичем по поводу бумаги. Все-таки, не испробовав новинку в деле, рискованно было продолжать дальше. Кто знает, наделай сейчас листов, а они негожими окажутся, как тогда правитель с владыкой отреагируют.