– Парадоксов времени? – чуть растерянно переспросила женщина.
– Ну конечно, – вмешался Стерн. – Ну, знаете, человек возвращается назад во времени и убивает там собственного дедушку и поэтому не может родиться на свет и снова вернуться и убить дедушку…
– Ах это! – Она нетерпеливо взмахнула рукой. – Никаких парадоксов времени не существует.
– То есть как не существует? Бесспорно, они должны быть…
– Нет, их не существует, – произнес уверенный голос у них за спинами. Обернувшись, археологи увидели Дониджера. – Парадоксов времени не может быть.
* * *
– То есть как? – повторил Стерн. Он почувствовал себя задетым той резкостью, с которой был отметен в сторону его вопрос.
– Так называемые «парадоксы времени», – сказал Дониджер, – на самом деле не касаются времени. Они касаются представлений об истории, представлений привлекательных, но неверных. Привлекательных тем, что они могут польстить вашему мнению о себе: якобы вы в состоянии повлиять на ход событий. И неверных, так как вы ни в коем случае не можете совершить этого.
– Вы хотите сказать, что оказать влияние на ход событий невозможно?
– Нет.
– Но ведь это не так. Человек может .
– Нет. Человек не может. Легче всего рассмотреть это на примере из современной жизни. Ну, скажем, вы идете на бейсбольный матч. Встречаются «Янки» и «Метрополитене». «Янки» наверняка должны победить. Вы хотите изменить результат, чтобы выиграли «Мете». Что вы можете сделать? Вы всего лишь один человек в огромной толпе. Если вы попытаетесь пролезть в раздевалку игроков, то вас остановят. Если вы станете прорываться на поле, вас выгонят со стадиона. Любые из обычных действий, доступных вам, закончатся безрезультатно и не окажут влияния на исход игры.
Но, допустим, вы решили прибегнуть к более решительным действиям: застрелить питчера «Янки». Но в то же мгновение, когда вы достанете оружие, вас, вне всякого сомнения, скрутят окружающие болельщики. Если вам все же удастся произвести выстрел, вы почти наверняка промажете И даже если вы попадете в питчера, то что из того? На его место встанет другой игрок, не хуже, а то и лучше, и «Янки» все равно выиграют матч.
Вы можете пойти по совсем уж экстремальному пути. Выпустить нервно-паралитический газ и убить всех находящихся на стадионе. И снова вы вряд ли преуспеете – по тем же самым причинам, из-за которых не смогли как следует выстрелить. Но даже если вам удастся убить всех присутствовавших на матче, вы все равно не измените этим результат игры. Вы можете доказывать, что направили ход истории по другому руслу – и, возможно, так оно и будет, – но вы не смогли обеспечить «Мете» победу. На самом деле не существует никаких путей для того, чтобы изменить ход игры. Вы всегда останетесь тем, кем были прежде: зрителем.
И этот же самый принцип применим к подавляющему большинству исторических обстоятельств. Отдельно взятый человек способен сделать слишком мало для того, чтобы оказать хоть какое-то заметное воздействие на ход событий. Конечно, большие массы людей могут изменить историю. Но один человек? Ни в коем случае.
– Возможно, так, – не уступал Стерн, – но я могу убить моего дедушку. И если он мертв, то я не могу родиться, не могу существовать и во второй раз убить его А это и есть парадокс.
– Да, это верно, если допустить, что вы на самом деле убьете своего дедушку. Но на практике может оказаться, что сделать это очень трудно. В жизни многое идет не так, как хотелось бы. Вы можете не встретиться с ним в нужное время. Вас по дороге может сбить автобус. Вы можете влюбиться. Или оказаться в полицейском участке. Вы можете убить его слишком поздно, после того, как ваш родитель уже был зачат Вы можете даже встретиться с ним лицом к лицу и обнаружить, что не способны нажать на спусковой крючок.
– Но в теории.. – попробовал прервать Дониджера Стерн.
– Когда мы имеем дело с историей, теории ничего не стоят, – Дониджер высокомерно взмахнул рукой. – Теория ценна только в том случае, если дает возможность предсказывать будущие результаты. Но история – это свод сведений о человеческих поступках, а человеческие поступки не может предсказать никакая теория.
Он с довольным видом потер руки.
– А теперь, может быть, покончим с рассуждениями и возьмемся за дело?
Раздались невнятные возгласы, выражающие не то согласие, не то сомнение.
Стерн громко откашлялся.
– Вообще-то, – сказал он, – не думаю, что я отправлюсь туда.
* * *
Марек был готов к этому. Он наблюдал за Стерном на протяжении всей беседы и заметил, что тот все больше ерзал в кресле по мере того, как его волнение усиливалось. Тревога Стерна неуклонно возрастала начиная с первых же минут их поездки.
У самого Марека не было никаких сомнений по поводу путешествия в иное время. С юности он мечтал о средневековом мире, ощущал, как дышит воздухом того времени, видел себя в Варбурге и Каркассонне, Авиньоне и Милане. Он представлял себя среди уэльских воинов под предводительством Эдуарда I. Он в подробностях знал, словно видел это воочию, как жители Кале сдают свой город, он не растерялся бы на ярмарке в Шампани. Он в своих мечтах жил в роскошных дворцах Элеоноры Аквитанской и герцога Беррийского. Марек намеревался совершить эту поездку, невзирая ни на что. Что же касается Стерна ..
– Прошу прощения, – говорил тем временем Стерн, – это не мое дело. Я присоединился к команде Профессора только потому, что моя знакомая поехала с летней школой в Тулузу и я хотел быть поближе к ней. Я не историк, а физик, техник. И, так или иначе, я не считаю это мероприятие безопасным.
– Вы не верите в наши аппараты? – с оттенком удивления спросил Дониджер.
– Нет, я не доверяю этому месту и этому времени. 1357 год. После поражения при Пуатье во Франции началась гражданская война. Повсюду бродят шайки беглых ратников, они грабят всех и каждого. Повсюду бандиты, головорезы, никто и не помнит слово «закон».
Марек кивнул. Вообще-то Стерн даже преуменьшал опасность ситуации. Четырнадцатое столетие стало временем агонии отживающего мира, и эта агония была очень болезненной и опасной. Это был религиозный мир; большинство людей посещали церковь по меньшей мере один раз в день Но этот мир находился в непререкаемой власти насилия; вторгшиеся войска стремились прикончить всех обитателей завоеванной местности, женщин и детей, как правило, рубили насмерть, беременных женщин потрошили ради развлечения Это был мир, в котором родились лицемерные идеалы рыцарства, но те же самые рыцари бессовестно разбойничали и убивали всех направо и налево, мир, в котором женщинам полагалось быть слабыми и хрупкими, но они тем не менее создавали и преумножали состояния, командовали замками, по прихоти выбирали себе любовников и меняли их, замышляли и осуществляли убийства и мятежи. Это был мир, в котором границы и отношения между вассалами и сюзеренами, союзниками, просто соседями менялись ежедневно, где клятвы в вечной и нерушимой верности не стоили вовсе ничего, и все об этом знали, Это был мир смерти, повальных эпидемий, непрерывных войн.