— Я н-не хочу ехать в школу, Мэри. Н-не хочу оставлять тебя и остальных слуг и м-мои уроки танцев.
— Я знаю, дорогая, но дядя и тетя считают, что так будет лучше. И тебе обязательно понравится общаться с другими девочками.
— Зачем они мне, к-когда у меня есть ты и другие мои друзья в этом доме? Я боюсь, Мэри. Пожалуйста, скажи тете, чтобы не заставляла меня ехать туда. Обещаю, я буду хорошо себя вести, — умоляла Анна. — Пожалуйста, попроси ее, чтобы она разрешила мне остаться.
Мэри обняла девочку, а та уткнулась к ней в плечо и горько расплакалась.
— Ты ведь с-скажешь княгине, что я приду на занятия в каникулы? Передай ей, что я постараюсь сама заниматься в школе и не подведу ее.
— Конечно, передам, дорогая.
— И время п-пройдет быстро, правда? Каникулы начнутся очень скоро, и я вернусь с-сюда к тебе.
Мэри старалась сдержать слезы, видя, как девочка, осознавая неизбежность отъезда, старается сама себя успокоить.
— Да, дорогая, очень скоро.
— И ты б-будещь ждать меня здесь, да, Мэри? Чем ты займешься, когда я уеду? — недоумевала Анна. — Тебе, наверное, б-будет ужасно скучно.
— Что ж, может, я возьму себе небольшой отпуск.
— Тогда ты д-должна обязательно вернуться к тому моменту, когда я приеду домой на каникулы, ладно?
— Хорошо, дорогая, обещаю.
В девять утра того дня, когда девочка уезжала в пансион, в дверь Мэри постучали.
— Войдите.
На пороге появилась Анна в новой школьной форме, купленной на вырост. Казалось, худенькая девочка утонула в платье, а ее лицо в форме сердечка было бледным и несчастным.
— Тетя сказала, я д-должна попрощаться с тобой здесь. Она говорит, что не хочет сцен внизу.
Мэри кивнула, подошла к девочке и, сжав ее в объятиях, сказала:
— Веди себя так, чтобы я могла гордиться тобой. Хорошо, дорогая?
— Мэри, я постараюсь, но я очень б-боюсь! — За последнюю неделю Анна стала заикаться гораздо сильнее.
— Я уверена: пройдет всего пара дней, и ты будешь в восторге от школы.
— Нет, не б-буду. Я знаю, что там ужасно, — пробормотала девочка, уткнувшись в плечо Мэри. — Пиши мне каждый д-день, ладно?
— Конечно. А теперь... — Мэри осторожно оторвала девочку от себя, посмотрела на нее и улыбнулась. — Теперь тебе пора идти.
Анна кивнула:
— Я знаю. Д-до свидания, Мэри.
— До свидания, дорогая.
Мэри наблюдала за Анной, которая отвернулась от нее и медленно направилась к двери. Остановившись на пороге, девочка помедлила и обернулась:
— Когда меня спросят про маму, я расскажу о тебе. Ты не возражаешь?
— О, Анна! — Мэри больше не могла сдерживать эмоции. — Если ты этого хочешь, я думаю, это будет просто потрясающе!
Анна молча кивнула, ее огромные глаза потемнели от боли.
— И помни, — добавила Мэри, — когда-нибудь ты станешь великой балериной. Не оставляй свою мечту, хорошо?
— Хорошо. — Анна слабо улыбнулась. — Ни за что не оставлю, я обещаю.
Мэри молча смотрела из окна, как Анна вслед за Элизабет Лайл села в автомобиль и он, тронувшись с места, постепенно скрылся из виду. Через два часа она уже упаковала свои вещи и была готова к отъезду. Элизабет Лайл дала Мэри окончательный расчет, и с помощью миссис Каррадерз она сняла комнату в пансионе на Бэрон-Корт всего в нескольких милях от особняка. Ей нужно было время, чтобы собраться с мыслями и решить, что делать дальше.
Мэри была не в состоянии пережить еще несколько расставаний, поэтому оставила на кухонном столе записки для Нэнси и миссис Каррадерз. Взяв чемодан, она открыла заднюю дверь и вышла навстречу неизвестности.
Итак, злая мачеха вышвырнула на улицу бедную добрую Мэри. Возможно, она — Золушка в моей истории, простите меня за такую вольную трактовку сказочного образа.
А Анна — маленькая сирота, которой при всех привилегиях в доме очень не хватало любви, в итоге оказалась в пансионе, где должна была сама заботиться о себе.
Обо всем этом Грания узнала из писем Мэри к Бриджет, ее несостоявшейся свекрови. Их Грания, не отрываясь, читала всю ночь. Позже я поняла, что гордость не позволила Мэри и дальше писать родителям погибшего жениха.
Я знаю, что, прочитав все письма, Грания направилась к матери и попросила рассказать, что же случилось с Мэри дальше. Чтобы не нарушать плавность повествования — видишь, читатель, я все больше совершенствуюсь в писательском ремесле! — я не буду утомлять вас описанием дороги на ферму и подсчетом выпитых чашек чаю за продолжением истории.
Чаепитие было неотъемлемой частью нашей жизни на ферме в Дануорли. Сейчас я почти не пью чай, потому что мне от него становится плохо, впрочем, как и от многого другого.
Я снова отвлеклась. Теперь, как в любой хорошей сказке, бедная принцесса должна обрести счастье — встретить своего принца.
Меня всегда занимало, что происходит после слов «они жили долго и счастливо».
Например, принцесса Аврора из «Спящей красавицы» просыпается через сто лет. Потрясающе! Вы можете такое представить? Формально ей сто шестнадцать лет, а принцу всего восемнадцать. Вот это разница в возрасте! И она еще не знает, что мир за сто лет очень сильно изменился.
Честно говоря, я не стала бы спорить на крупную сумму, что их отношения продлятся долго.
Конечно, вы можете ответить, что это обычное дело для сказок. Но разве испытания, ожидающие принцессу Аврору после пробуждения в новом мире, отличаются от тех, с которыми столкнется Мэри? А если случится так, что она встретит своего принца? Ведь война, особенно такая жестокая, как ей довелось пережить, влечет за собой серьезные изменения и оставляет в душе незаживающие раны.
Что ж, поживем — увидим...
Самым тяжелым в новой жизни Мэри было то, что у нее появилось очень много времени на размышления. До сих пор каждый день, который она помнила из двадцати девяти лет жизни, был заполнен заботами о других. Она постоянно выполняла чьи-то поручения. Теперь же ей некого было ублажать, кроме самой себя. Время принадлежало ей одной и казалось бесконечным.
Еще Мэри вдруг осознала, что всю жизнь провела в окружении людей. Она привыкла, что в каждом доме, где она обитала, обязательно имелась общая комната, поэтому часы одиночества в тесной квартирке угнетали ее. Стоило Мэри присесть у тусклого пламени газового камина, и ее тут же одолевали мысли о тех, кого она потеряла: родителях, женихе и маленькой девочке, которую она любила как родную дочь. Возможно, другим бы понравилось просыпаться не от звука колокольчика или резкого стука в дверь, но для Мэри мысль о том, что она никому не нужна, стала очень неприятным открытием.