Беженцы носились из стороны в сторону, пытаясь куда-нибудь забиться. Иные просто сидели на земле, под стеной, в закоулке, прикрыв голову руками и ни на что не надеясь. Здесь и там лежали тела мертвых и раненых, которых никто не подбирал.
Сверкер сражался среди своих телохранителей, из которых уже двое пали. Он был уже немолод, и хотя силы и проворство в неполных сорок лет не те, что в двадцать пять, за много лет меч стал почти живой частью его тела. Все его предки в десятках поколений сражались и нашли смерть в бою, и он сражался, понимая, что это в последний раз – терять уже нечего.
Сгустилась тьма, начал падать снег, ухудшая и без того плохую видимость. Кожаные подошвы скользили на влажной земле.
Вдруг сквозь шум сражения Сверкер разобрал свое имя.
– Сверкер! – кричали где-то впереди. – Све-е-ркер! Где ты?
И Сверкер сразу понял: это Ингвар. Это зовет его давний соперник, после многих лет противостояния явившийся прямо к порогу его дома. И, как ни странно, эта мысль принесла Сверкеру облегчение. Почти всю жизнь он лавировал, уклонялся от прямого столкновения с превосходящими силами, достигал своих целей обходными путями. Но все его уловки, все обходные пути в конце концов окончились здесь же: у самой двери его дома, в которую стучали вражеские мечи. Больше не надо было думать, прикидывать, рассчитывать и обманываться. Оставалось только драться, и внук Харальда Прекрасноволосого не собирался отступать. К нему пришел такой же, как он, потомок северных вождей, считающий путь войны самым коротким и уставший ждать. Они сражались не за мешок серебра, а лишь за кусок земли, но обладание этим куском давало возможность приобрести гораздо больше серебра, чем поднимет морской корабль. Их толкало в бой одно и то же стремление – бесконечно расширять свои пределы. Победителя могла определить только сила.
– Я здесь! – закричал он. – Иди сюда, я давно тебя жду, йотунов сын!
И сам двинулся вперед, сопровождаемый двумя последними телохранителями.
– Разойдись, троллевы дети! – ревел Ингвар. – Дайте место!
Он тоже был рад, что его давний соперник перестал наконец вилять и пятиться. Сверкер прижат к стене – осталось нанести последний удар, и со всем этим будет покончено.
По прежним годам Ингвар знал Сверкера в лицо и сразу узнал его, когда тот, в шлеме с полумаской и с мечом в руке, шагнул к нему навстречу. Тоже узнав противника, Сверкер с ходу бросился на Ингвара, высоко подняв над головой клинок и словно намереваясь с ходу развалить его пополам.
Ингвар шагнул навстречу, прикрываясь щитом, но вовремя почуял ловушку и поддернул ногу: меч смолянского князя, обозначив верхний удар, со свистом ушел вниз по широкой дуге. Но рассек лишь воздух, и Сверкер проскочил мимо. Не тратя времени, Ингвар мощно ударил назад, через правое плечо, с разворотом, но противник уклонился. Крутнувшись на пятке, Сверкер ответил таким выпадом, что щит Ингвара, и так изрядно пострадавший за время боя, хрустнул. Рука занемела.
Не обращая на это внимания, киевский князь прыгнул вперед и всем весом врезался в противника. Сверкер пошатнулся, а Ингвар мигом припал на колено и рубанул справа налево. Рейнская сталь меча рассекла бедро Сверкера над коленом, под самым подолом кольчуги.
Не издав ни звука, Сверкер ответил таким ударом, что щит Ингвара так и брызнул обломками во все стороны. Опираясь на здоровую ногу, Сверкер качнулся вперед и вновь ударил не успевшего встать Ингвара, широко и мощно.
Удар пришелся по шлему: Ингвар не столько разглядел, сколько почуял направление и успел пригнуть голову. Тем не менее из глаз брызнули искры. Будто разозленный медведь лапой, Ингвар отмахнулся вслепую – и попал!
Раненая нога подвернулась, Сверкер почувствовал, что теряет равновесие, неловко шагнул назад… и тут клинок ударил его прямо в шею, над ключицей, разрубив бармицу, толстую серебряную цепь и шейные позвонки. Смолянский князь умер прежде, чем его падающее тело коснулось земли.
– Сверкер убит! – закричали на площадке городца. – Убит!
Постепенно сражение утихло. К этому времени по городцу уже трудно было пройти, не наступив на тела: здесь лежали киевские и свинческие кмети, мирные жители, люди и скот, вперемешку, мертвые и раненые.
Едва сражение унялось, как беженцы устремились за ворота.
– Стоять! – Ингвар махнул рукой своим, приказывая перекрыть выход.
Все это были его пленники, которыми он теперь мог распоряжаться. А к тому же где-то здесь должны быть и домочадцы самого Сверкера.
Оставшись без вождя, Сверкеровы хирдманы опустили оружие. Из них уцелело меньше половины. Ингвар велел разоружить их и запереть в гриднице, а с ними тех мужчин, кто был тут захвачен.
– Найдите мне его жену! – Он кивнул на тело Сверкера. Оно так и лежало там, где смолянский князь сделал свой последний шаг. – И кто у него там еще был…
Но искать не пришлось. Едва стих звон клинков и треск щитов, едва люди перестали метаться туда-сюда и наскакивать друг друга, как из стенающей и рыдающей толпы возле изб выбрались две женские фигуры. Они прошли к Сверкеру и молча остановились над ним. В темноте и под снегопадом их было трудно разглядеть, и казалось, это две суденицы пришли к смолянскому князю, дабы обрезать нить его жизни.
Ингвар тоже подошел и махнул рукой кметям, чтобы дали огня. При свете он разглядел, что одна из стоящих над телом Сверкера постарше, вторая еще совсем молодая. Эта наклонилась, присела в истоптанный, пропитанный кровью снег, осмотрела тело, проверяя, в самом ли деле князь мертв. На обеих были уборы замужних женщин, и Ингвар не мог понять, которая из них жена Сверкера. Может, обе?
– Кто из вас княгиня?
– Это я, – сказала та, что постарше. – Я Гостислава, Ведомилова дочь.
– А это?
– Это моя дочь Ведомила.
– Разве она замужем?
Ингвар еще не остыл от битвы, и у него вылетел из головы рассказ о путешествии Сверкеровой дочери в Закрадье.
– Подойди сюда! – окликнул он.
Ведома выпрямилась и подошла. От потрясения у нее дрожали руки; тянуло зарыдать, заплакать, закричать, но все чувства будто придавило камнем, она с трудом шла. В сердце своем она могла винить отца, но перед его убийцей надлежало сохранять твердость.
Когда она приблизилась к телу, ей сразу стало ясно, что искать в нем признаки жизни бесполезно. Огромность этой новости мешала ее сразу осознать, но первой пришла мысль: вот оно и настигло его – наказание. Чуры отвернулись от Сверкера, гневаясь за кощунство. Он хотел обмануть судьбу, прикрываясь волей богов, но когда эта воля была ему явлена, он грубо нарушил ее. Он объявил свою живую дочь умершей, он осквернил могилу собственной матери и поплатился за это. Ведома невольно оглянулась, уверенная, что кроме них с Гостиславой где-то рядом должна быть и третья норна – старуха.
Но никого не увидела. Наверное, старая Рагнора так сильно гневалась на сына, что даже не вышла к порогу того света его встретить…