Впереди показался просвет, и она хотела свернуть в сторону, но взгляд привлекло некое движение, необычное среди колыханья ветвей. Там шевелилось что-то большое и темное. Покачивалось на месте… немного передвигалось в сторону и снова покачивалось… Лад движений непонятного темного пятна увлекал за собой; Ведома выпустила ручку корзины и пошла вперед.
В просвете между деревьями стало видно, что темное пятно на поляне не одно. Их было три… нет, четыре… Три медведя – молодых, судя по не очень высокому росту, – спиной к ней стояли на задних лапах, покачивались, притоптывали, немного извиваясь, как они делают, когда чешут спину о стволы.
Завороженная этим зрелищем, Ведома сделала еще пару шагов и припала к толстой березе, чтобы меньше бросаться в глаза. Ее белая шерстяная шушка, отделанная узкой черной тесьмой, почти слилась с березовым стволом.
Медведи, к счастью, смотрели в другую сторону, зато она отлично видела того, кто стоял на противоположном краю поляны, прямо перед ними. На первый взгляд это тоже был зверь, но Ведома видела, что это человек в медвежьей шкуре и с личиной. Судя по движениям, это была женщина, притом не слишком молодая. Переваливаясь с ноги на ногу, она исполняла медвежью пляску, а четыре зверя повторяли за ней. Не было гудьбы рожков и сопелок, которыми подобные действа сопровождаются на зимних и весенних игрищах, все совершалось в лесной насыщенной тишине, лишь под птичий щебет и посвист ветра.
Ведома уже видала многое и к разному привыкла, но теперь смотрела, затаив дыхание. Весна в этом году вышла запоздалая: снег давно сошел, но тепло все не приходило, деревья медлили распуститься, а травы – прорасти. Матери-земле надоело ждать. И вот сама бурая земля поднялась, выползла из берлоги, встала на ноги и приказала своим детям плясать, подталкивая ход годового колеса.
Чем дальше смотрела Ведома, тем лучше понимала, кто перед ней. Этой матерью медведей могла быть только одна женщина. Ведьма-рагана [5] – так ее звали в этих местах, где славяне-кривичи жили в тесном соседстве с голядью. Другого имени у нее не было, а если и было, то его никому не полагалось знать.
Девушка застыла, вцепившись в ствол березы. Перехватило дух, по коже поползли мурашки. Ведьма-рагана была особенной – не то что бабы-ведуньи и волхвиты, живущие каждая в своем роду и только на велики-дни приходящие во главе родичей в святилище. Она обитала здесь с незапамятных времен – как рассказывали, с той поры, как первые потомки Крива явились на верховья Днепра и потеснили голядь. Все знали, что могущественная Ведьма-рагана обретается в лесной глуши, но мало кто мог похвалиться тем, что ее видел. Иной раз кто-то встречал ее, кто-то даже получал помощь, к примеру, заблудившись в чаще, однако всегда это был какой-нибудь свояк из другой веси, или младший брат покойного деда, или еще кто-то, но не сам рассказчик. Басни не сходились между собой в том, какова она: одним она являлась молодой бабой, другим старой, третьим опять молодой, даже молоденькой девушкой-подростком.
В последний раз о встрече с ней рассказывали недавно, пару лет назад, и тогда она предстала старухой весьма почтенных годов. Но эта, пляшущая с медведями, была, сколько удавалось определить под шкурой и личиной, средних лет – не юная резвушка, но и не скрипящая костями старуха. Получается, она не просто перерождается из старухи в девчонку, чтобы снова начать взрослеть, а просто от точки смерти начинает двигаться вспять и молодеет постепенно? Кто бы мог подумать!
Завороженная пляской медведей и чудной встречей, краешком сознания Ведома прикидывала, чем ей все это грозит и что делать. Разумеется, заклинательная пляска не предназначена для чужих глаз. И она не смогла бы так приблизиться, если бы ее не привели сюда невидимые тропы самого леса, не принесли выдохи проснувшейся земли. Сейчас она стояла, слившись с березой и дыша с ней в лад: это простой отвод глаз, бабка Рагнора выучила ее этому еще лет восемь назад. Но если она сдвинется с места, чары разрушатся и ее наверняка заметят. Так что лучше стоять и ждать, пока все кончится.
А если… Если ее заметят и сочтут, что она осквернила волшбу своим присутствием, то три медведя разорвут ее на месте. И не пополнятся смолянские предания рассказом о княжеской дочери, встретившей в лесу медвежью мать, потому что никто об этом не узнает.
И сколько уже было таких случаев – о которых никто не узнал? Ведома впервые задумалась об этом, и стало жутко. Но знает об этом лишь одна она – Ведьма-рагана.
Вот пляска окончилась. Медведи встали на четыре лапы и спокойно направились прочь. Ведома провожала глазами их мохнатые спины, исчезающие в глубине ветвей. Потом подняла глаза и вздрогнула: сдвинув на затылок медвежью личину и прикрыв ладонью глаза от солнца, Ведьма-рагана смотрела прямо на нее. Потом опустила руку и поманила: подойди.
Ведома помедлила, в глубине души питая слабую надежду, что это не ей. Но волхвита снова поманила ее, уже с заметным нетерпением. Ведома перевела дух и вышла из-за березы…
Она ступала по траве, будто по облаку, не чуя под собой ног. Вот, стало быть, как это бывает. Но страха не ощущала. Ведома была не чужда тайным искусствам – бабка, старая королева Рагнора, обучала внучку с раннего детства. Но то были северные чары, чуждые земле смолян. И то, что Ведома сумела увидеть женщину, в которой воплотился дух этой земли, означало, что она стала для этого достаточно сильной.
Ведома приблизилась и застыла в трех шагах. Да, она не ошиблась, перед ней стояла примерно ровесница ее матери. Под медвежьей шкурой на ней была обычная человеческая одежда: голядская сорочка, понева, состоящая из куска тканины, обернутого вокруг пояса, – «бранча», как ее называют. На плечах «валянка» – синее шерстяное покрывало вроде большого платка. Белесые брови, черты лица, уже покрытого морщинами, бронзовые браслеты подтверждали ее племенную принадлежность. И по выговору, когда она открыла рот, было ясно, что это голядка.
– Ты знаешь, кто я? – спросила она по-словенски, но выговор тоже ее выдавал.
– В-ведьма-рагана, – почти твердо ответила Ведома.
– А ты кто?
Ведома промолчала. Не следует называть свое имя подобному существу, не разобравшись, что у него на уме. А Ведьма-рагана изучала ее пристальным взглядом, в котором не видно было ни вражды, ни дружелюбия.
А перед волхвитой стояла девушка уже взрослая, «полная девка», как говорят о готовых для замужества, худощавая, довольно высокого роста. Из-под белой косынки спускалась на плечо длинная светло-русая коса. Собой она была весьма хороша: правильные черты продолговатого высоколобого лица, напоминающего о ее варяжской крови, на носу легкая горбинка, пухлые румяные губы сложены строго. Одета она была в обыкновенную шушку белой шерсти, с рукавом до локтя, с красным тканым пояском, и лишь короткая низка стеклянных бусин, желтых и синих, выдавала в ней дочь состоятельного родителя.