– При чем здесь это?
– Потому что если он не любит ее, то, найдя дочь Сверкера, он возьмет ее себе, и наши дела станут куда хуже, чем сейчас!
Когда назавтра после полудня Еглута пришла к гостевым домам, возле тропы ее уж ждал Тормод Гнездо. Первоначально Альдин-Ингвар хотел послать отрока, но взглянул на его вытянутое, враз побледневшее от испуга лицо и понял, что придется искать человека поопытнее и посмелее.
– Я пойду! – объявил Тормод. – Не очень-то хотелось знаться с разными колдуньями, но ради нашей молодой княгини я готов встретить хоть Фенрира Волка!
Ведунья явилась в том же обычном платье, что и вчера: простая бурая юбка, такое же покрывало на плечах, белый льняной повой. Ни шкур, ни личин, ни амулетов – если бы не тяжелый взгляд, и не догадаешься, что перед тобой не простая женщина. За плечами у нее была маленькая плетеная котомка. Шла она уверенно, будто хорошо знала Свинческ и окрестности, хотя местные, заметив ее рядом с Тормодом, оглядывались с недоумением, как на незнакомую.
Альдин-Ингвар ждал гостью, сидя возле Деляны. Узнав, что к ней придет ведунья, молодая княгиня так испугалась, что и впрямь почувствовала себя нехорошо. Дружина по большей части в это время слонялась по причалам, но даже любопытные предпочли посмотреть на ведунью издалека, а в покой Альдин-Ингвар велел никого лишнего не пускать.
На краю помоста было приготовлено угощение: хлеб, творог, мед, молоко.
– Ты, должно быть, шла издалека и устала, – сказал Альдин-Ингвар, когда Тормод ввел голядку. – Не хочешь ли подкрепиться?
– Благодарю тебя, князь. – Голядка села и отломила кусочек хлеба. – Ты очень добр, боги наградят тебя.
Она поднесла хлеб к лицу и сразу учуяла на нем маленький заговор: кто-то нашептал, чтобы нечисти, нежити и носителю злых помыслов этот хлеб встал поперек горла. Усмехнувшись, Еглута прожевала хлеб, отпила молока; при этом хозяева, пристально следившие за ней, отчасти расслабились.
Потом Еглута подошла к больной. Молодая женщина невысокого роста и хрупкого сложения была бледна и следила за гостьей испуганными глазами. А хозяин, рослый и крепкий мужчина, тоже смотрел на ведунью с беспокойством и пересел поближе, когда та придвинулась к его жене.
– Почему же ты, такая молодая и красивая, лежишь здесь, будто немощная старуха? – Еглута наклонилась к ней и взяла за руку. – Что мешает тебе радовать мужа, который так печется о тебе?
– Я… – Деляна сглотнула, – я так слаба… меня мутит и болит голова…
– Но тебе хочется есть?
Еглута еще немного поговорила с ней и легко пришла к тем же выводам, что и Гостислава. Потом бросила веселый взгляд на Альдин-Ингвара:
– Недуг твоей жены, князь, пройдет еще не скоро…
– Что? – Альдин-Ингвар переменился в лице и встал. – Как это – не скоро?
– Может пройти еще месяцев семь, прежде чем она избавится от причины своей нынешней болезни. Но лечить ее не требуется – это как раз то, что нужно молодой жене. Однако я могу помочь тебе советом. Не стоит вам задерживаться здесь. Сверкер так плохо оберегал свою собственную дочь, что я могла бы предсказать ей самую печальную судьбу…
– Что ты хочешь сказать? – Альдин-Ингвар невольно придвинулся еще ближе и пристально всмотрелся в ее невозмутимое лицо. – Ты что-то знаешь о дочери Сверкера?
– Лишь птицы небесные и звери лесные видели, что случилось с ней в ночь Купалий. Они поведали мне: в ту ночь, когда русалки уходят из земного мира, дочь Сверкера покинула отцовский дом и свой род. Это случается раньше или позже со всякой девушкой. Но волки лесные видели: ее увез тот самый человек, который никак не сможет сделать ее счастливой. Этот человек не имеет права распоряжаться собой и брать знатную жену без ведома старшего над ним… твоего родича Ингоря киевского.
– Ты говоришь о… Зоряне? – шепнул Альдин-Ингвар. – Сыне Дивислава?
– Да. Лишь звери лесные видели, как Зорян посадил девушку в свою лодью и увез, завернув в плащ, чтобы никто по дороге не мог ее узнать. И теперь у него есть столь знатная жена, что и ты сам не погнушался бы ввести ее в свой дом!
При этом намеке на лице Альдин-Ингвара ничего не отразилось, и Еглута убедилась, что сам он на Ведому больше не посягает.
– Тебе лучше знать: не сочтет ли Ингорь киевский себя оскорбленным, узнав, что его волей так явно пренебрегли, а обеты нарушили? – добавила она.
– Но почему… Почему ты не сказала об этом Сверкеру?
– Почему? – усмехнулась ведунья. – Разве трудно догадаться?
Альдин-Ингвар пытливо смотрел на нее, давая понять, что хочет услышать ответ.
– Не нужно кормить сытого и приносить вести тому, кто сам их знает. Сверкер многое сделал для того, чтобы стать князем смолян. Нет такого зла, какого он не смог бы совершить ради своей цели. Он переступил через обеты и пролил кровь родичей своей жены. Истребил целый род, которому клялся в дружбе. – Лицо ведуньи застыло и стало жестким. – Так неужели ты поверишь, что он так прост и «потерял» родную дочь, будто булавку? Позволил кому-то отнять у него самое дорогое и лишь разводит руками, будто глупая баба, пролившая молоко?
Ладожский воевода молча покачал головой. Речи ведуньи хорошо смыкались со всеми его собственными выводами, кроме одного. Он думал, что Сверкер всего лишь спрятал дочь, чтобы найти ей мужа в будущем. А оказалось, что все еще хуже. Уже нашел! Причем такого мужа, что этот брак иначе как изменой назвать было нельзя.
– Больше волки и птицы ничего не сказали тебе? – Он поднял глаза на ведунью.
– А разве этого мало?
Альдин-Ингвар промолчал. Того, что рассказала эта женщина, уже хватит для войны. Он приехал в Смолянскую землю именно за этим, но сердце обняло холодом, и пальцы его невольно дрожали, когда он доставал из кошеля на поясе блестящий новый шеляг для ведуньи.
Проводив голядку, Альдин-Ингвар принялся лихорадочно мерить шагами гостевой дом. Больше всего ему хотелось немедленно отправиться к Сверкеру и спросить ответа. Отдав дочь за другого после того, как за нее сватался Альдин-Ингвар, тот нанес оскорбление и самому ладожскому воеводе, и его знатным родичам.
– Умоляю тебя, не торопись! – взывала к нему Деляна. – Подумай как следует! Ведь здесь мы на чужой земле, и у нас не так уж много дружины!
Встреча с ведуньей дала ей давно желанный предлог «выздороветь», поэтому теперь она уже сидела одетая на лежанке и очень хотела пойти прогуляться, но не решалась отойти от мужа. После жизни под крылом у заботливой Уты и всемогущего Мистины, где все бури пролетали высоко над ее головой, она вдруг очутилась будто в открытом поле, где ветра приходится встречать грудью.
– Но Сверкер оскорбил меня! – восклицал Альдин-Ингвар, однако же вполголоса. – Он не посмел весной отвергнуть мое сватовство, а сам выдал дочь за другого! Все равно что украл ее у меня!
Деляна надулась: ей показалось, что муж жалеет о другой невесте.