– Это ведомо только Всевышнему. В свое время ходило немало пересудов. Дамочка из хорошей семьи, из Род-Айленда. Родители послали ее в швейцарскую школу, а швейцарские школы – могила для девушек. Как бы там ни было, эта дама не самый удачный выбор, если вам за шестьдесят и вы – хирург, у которого уйма работы. Миссис Рэнделл довольно быстро наскучило сидеть в этом похожем на пещеру доме. В швейцарских школах любого научат скучать.
Застегнув пиджак, Фриц отвернулся от зеркала, потом бросил последний взгляд на свое отражение и добавил:
– Вот она и нашла себе развлечение.
– И как давно это продолжается?
– Да уже больше года.
– Это она устроила Карен аборт?
– Сомневаюсь. Хотя как знать. Но, скорее всего, это сделала Сайн.
– Сайн?
– Любовница Джей Ди.
Я глубоко вздохнул. Неужели Фриц разыгрывал меня?
– У Джей Ди есть любовница?
– Ну да. Та финская девчонка, которая работала в кардиологической лаборатории Мемориалки. Говорят, она полный отпад.
– Вы ее никогда не видели?
– Увы.
– Тогда откуда вам знать?
Фриц лишь загадочно улыбнулся в ответ.
– А что, Карен хорошо относилась к этой Сайн?
– Да, они были подружками. И почти ровесницами.
Я не обратил внимания на многозначительную интонацию, с которой Фриц произнес эти слова.
– Понимаете, в чем дело, – продолжал он. – Карен была очень близка со своей матерью, первой миссис Рэнделл. Два года назад та умерла. Кажется, от рака прямой кишки. Для Карен это был страшный удар. Отца она недолюбливала, а вот матери доверяла безгранично. Это ужасно – лишиться наперсницы, когда тебе шестнадцать лет от роду. Очень многое в ее последующих.., действиях, скажем так, можно объяснить дурным влиянием.
– Сайн?
– Нет. Насколько я знаю, Сайн – вполне приличная девушка.
– Тогда я ничего не понимаю.
– Одна из причин, по которым Карен не любила отца, заключалась в том, что она знала о его пристрастиях. Джей Ди всю свою жизнь был окружен молоденькими подружками. Сначала была миссис Джуит, потом…
– Не надо имен, – поспешно оборвал я его. Картина была ясна. – А первую жену он тоже обманывал?
– Погуливал, – ответил Фриц. – Давайте скажем так.
– И Карен знала.
– Она была очень смышленым ребенком.
– Одно я никак не уразумею, – признался я. – Если Рэнделл так любит разнообразие, зачем он вступил во второй брак?
– Ну, с этим как раз все ясно. Достаточно лишь однажды взглянуть на нынешнюю миссис Рэнделл. Она – украшение его жизни, свет в окошке, услада очей. Как экзотический цветок в горшке. Весьма удачное сравнение, если вспомнить, сколько она пьет.
– Не вижу во всем этом никакого смысла, – сказал я.
Фриц искоса взглянул на меня, и его глаза весело блеснули:
– А какой смысл вам обедать с той медсестрой два раза в неделю?
– Сандра – мой друг. Она славная девчонка, – ответил я, и только теперь до меня дошло, что Фриц – на удивление осведомленный человек.
– И только?
– Разумеется, – с холодком в голосе заявил я.
– И ваши встречи в кафетерии по четвергам и пятницам – чистая случайность?
– Да. Наши смены…
– А как, по-вашему, эта Сандра относится к вам?
– Мы просто знакомы. Она на десять лет моложе меня.
– Разве вам не лестно, что…
– Куда это вы клоните? – сердито спросил я, хотя уже знал ответ.
Сандра работала медсестрой на восьмом этаже терапевтического отделения. Она была очень мила – с большущими глазами, тонкой талией, чарующей поступью…
– Между нами ничего не было, – сказал я.
– И не будет, – согласился Фриц. – Тем не менее вы продолжаете встречаться с ней дважды в неделю.
– С ней приятно поболтать, отвлечься от работы, – объяснил я. – Два раза в неделю. Свидания в укромном уголке, в пробуждающей нежные чувства обстановке кафетерия Линкольновской больницы!
– Не надо повышать голос.
– Я и не повышаю, – гораздо тише произнес я.
– Вы понимаете, – продолжал Фриц, – мужчины ощущают не так, как женщины. Вы не считаете себя обязанным заходить дальше разговоров в отношениях с этой девушкой. Вам вполне достаточно того, что она слушает вас, ловит каждое ваше слово, немного влюблена в вас…
– Фриц…
– Вот что я вам скажу. Давайте рассмотрим один случай из моей практики. Был у меня пациент, терзаемый непреодолимым желанием убивать людей. Он боялся, что однажды и впрямь угробит кого-нибудь. Но в конце концов этого человека пригласили на Средний Запад на должность тюремного палача, и он стал зарабатывать свой хлеб, поджаривая преступников. Причем делал это очень умело, стал лучшим палачом за всю историю штата. Теперь у него несколько патентов на рацпредложения по ускорению и обезболиванию процедуры казни. Человек сделал смерть предметом научного исследования, он любит свою работу и предан ей. И смотрит на разработанные им методики и усовершенствования почти как врач. Как на средство облегчения страданий, более быстрого перехода в лучший из миров.
– Ну и что?
– Я хочу сказать, что вполне нормальные желания и устремления могут принимать любые формы, в том числе и незаконные. И каждый должен найти свой способ разрешения трудностей.
– А при чем тут Карен? – спросил я.
– А вот при чем. Вы когда-нибудь задумывались о том, почему она была так близка с матерью и так далека от отца? Почему после кончины матери избрала столь необычную линию поведения? Беспорядочная половая жизнь, дурман, самоуничижение. Даже дружба с любовницей отца.
Я откинулся в кресле.
Фриц опять ударился в риторику:
– Девушка переживала потрясения определенного толка, определенным образом реагировала на них, то защищаясь, то, наоборот, нападая. Так она отзывалась на происходящее с ее родителями, на те события, о которых знала. Иначе она не могла. В каком-то смысле Карен пыталась упорядочить свою жизнь.
– Тоже мне, порядок, – буркнул я.
– Да, верно, – согласился Фриц. – Мерзкий, грязный, извращенный, но – порядок. Вероятно, она просто не могла создать какой-то другой.
– Хотелось бы мне поговорить с этой Сайн, – сказал я.
– Невозможно. Полгода назад она вернулась в Хельсинки. И Карен превратилась в неприкаянную душу. Ни друзей, ни поддержки. Во всяком случае, так ей представлялось.
– Ну а Бабблз и Анджела Хардинг?
Фриц смерил меня долгим взглядом: