Когда Стефани прибыла на Кэдоган-сквер, ужин закончился. Сэр Джон один сидел в столовой, вертел в пальцах бокал с бренди и смотрел на огонь.
Он поднял голову и увидел ее.
– Заходите, мистер Томас. Вы, наверное, только что из Олд-Бейли?
– Да, сэр.
Она с неохотой вошла в столовую, в воздухе которой витали дым сигары и печаль. Лицо сэра Джона обволакивали серые кольца, его глаза покраснели. Он сидел, опустив плечи. Зажженная сигара лежала в пепельнице рядом с локтем.
– Как маркиз, держится? Вам удалось хоть немного подбодрить его?
Стефани поднесла кулак ко рту и кашлянула.
– Может быть. Я хотел еще раз просмотреть материалы дела, изучить все улики. Вдруг мы все-таки пропустили что-то важное?
– Я делал это тысячу раз. – Он покачал головой. – Допросы свидетелей, материальные улики… Эх, жаль, что никто ничего не видел. В этом вся трудность. Нет ни одной твердой улики, ни намека на нее, указывающей на то, что Хэтерфилд убил мачеху. В чертовом доме была толпа народа. И Ферчеч твердо заявил на суде, что, сделай это сам маркиз, кто-то из гостей наверняка заметил бы что-нибудь необычное. Однако присяжные признали его виновным. По-видимому, жаждали крови. Хотели, чтобы такое жестокое убийство не осталось безнаказанным. А может, боялись показать толпе, что какой-то безум-ный садист до сих пор разгуливает на свободе. – Сэр Джон вздохнул и добавил: – Бедный Хэтерфилд.
– Я верю, что надежда еще есть. Ведь кто-то убил герцогиню. Надо только найти улики.
– Через столько месяцев? Отыскать что-то новое?
Стефани переступила с ноги на ногу. Ей очень хотелось пойти наверх, взяв все бумаги и книги, чтобы найти хоть что-нибудь, какую-нибудь лазейку в законе или пропущенное слово в показаниях свидетелей, которое может изменить вердикт. Она желала действовать. Делать то, что хоть на секунду отвлечет ее от боли в сердце, от воспоминаний о сегодняшнем вечере, проведенном в камере с Хэтерфилдом, и от мыслей о том, что такое может больше не повториться.
Поскольку если не случится чуда, то завтра, в полдень, ей придется разыграть свою последнюю отчаянную карту.
– Где леди Шарлотта? – спросила Стефани.
– Вышла с горничной, не знаю куда. Мне на это наплевать. – Он взял сигару и затянулся. – Как бы я хотел избавиться от нее!
– Она сказала суду то, что знала.
– Мерзкая гадина. Несчастный Хэтерфилд. Я послал письма королю, премьер-министру, умоляя о помиловании. Не знаю, будет ли от них какой-то толк. – Сэр Джон принялся тушить сигару, но потом передумал. Когда он поднес ее конец к губам, его руки дрожали. – Знаете что, Томас? Я больше вообще не хочу видеть зал суда.
Оказавшись в своей комнате, Стефани сорвала воротничок и усы, скинула пиджак. Она расстегнула жилет и с облегчением перевела дух. Ее живот все эти месяцы оставался сравнительно плоским, но две недели назад он вдруг начал расти, и с каждым днем – все быстрее, наливаясь жизнью и движением. Скоро его уже нельзя будет спрятать, и что ей тогда делать?
Она должна спасти Хэтерфилда. Несмотря ни на что.
Стефани повернулась к комоду, чтобы взять халат, и краем глаза увидела на столе белый квадрат конверта.
«Мистеру Стефану Томасу, Кэдоган-сквер, Лондон», – было написано на нем. Но ее сердце замерло не от этого: она узнала знакомый твердый почерк. Рука мисс Динглби.
Через полчаса после ухода Стефани охранник объявил о новом посетителе. Хэтерфилд встал и одернул одежду.
– Мистер Райт, – сказал он, – добро пожаловать. Я бы предложил вам бокал шерри, но… – И он извиняющимся жестом указал на каменные стены вокруг.
– Учитывая обстоятельства, в шерри нет необходимости. – Натаниель Райт снял шляпу и положил ее на стол. – Система подкупа, я вижу, у вас хорошо отлажена. Охранники тут же потребовали дать им на лапу.
– Они хорошие парни, поверьте, – пожал плечами Хэтерфилд. – Берут много, но оно того стоит.
– Согласен. Что я могу сделать для вас, дружище? – Райт говорил таким тоном, словно они повстречали друг друга в стенах библиотеки клуба. В его голосе не было и намека на неловкое сочувствие; темный взгляд оставался таким же острым, как всегда.
– Вам известен сегодняшний вердикт?
– Да. Не повезло. Прошу прощения, если мои скупые показания подтолкнули присяжных к этому. Жаль, что я ничем не помог вам на суде.
– Напротив, помогли. Вы ничего не сказали о вашем разговоре с… с дамой в бальном зале, и это самое важное. Вполне возможно, что вы спасли ей жизнь.
– И погубил вашу. – Райт буравил его взглядом.
Хэтерфилд указал ему на единственный стул. Райт опустился на твердое деревянное сиденье с таким видом, будто это было уютное кресло перед камином. Сам узник занял кровать.
– Вы не спросили, кто она такая.
– Это не мое дело.
– Вы будете очень возражать, если оно вдруг станет – вашим?
Райт взял шляпу со стола и принялся вертеть ее в руках.
– В каком смысле?
Как же темно было в камере! Ему приносили несколько ламп, но их свет не мог до конца разогнать мрачную, давящую черноту в воздухе. Лицо Райта выглядело белым пятном, на глазах лежала тень.
«Ну, давай же, – сказал себе Хэтерфилд. – Произнеси это вслух. Времени у тебя не осталось».
И он начал:
– Полагаю, завтра меня приговорят к повешению. С казнью тянуть, как мне кажется, не будут. А Стефани… – Хэтерфилд заставил себя говорить медленнее: – Она на пятом месяце беременности, и ей угрожает опасность. Я отойду в мир иной с легким сердцем, если буду знать, что за ней присмотрит опытный в таких делах человек – верный, пользующийся влиянием и готовый защищать тех, кто в этом нуждается.
Пока Хэтерфилд произносил эти слова, у него вдруг больно защемило в груди. Словно кто-то вонзил ему между ребер нож.
– Понятно. – Длинные пальцы Райта чертили круги на полях шляпы. – Вы хотите, чтобы я женился на ней?
– Я не могу просить о таком. В любом случае выбор останется за ней.
Райт крутил шляпу, наблюдая за маркизом.
– Вы любите ее, – наконец произнес он.
Хэтерфилд тихо вдохнул и выдохнул. Когда к нему вернулся дар речи, он произнес:
– Люблю больше жизни.
– Это видно. – Пальцы Райта постучали по плотному фетру шляпы. – Прежде чем я дам свое согласие, мне все-таки надо знать, из практических соображений, кто такая ваша Стефани. И что за опасность ей угрожает.
– Она младшая из принцесс княжества Хольштайн-Швайнвальд-Хунхоф.
От изумления Райт чуть не подскочил на стуле.
– Ничего себе!
– Да. Теперь вам понятно, почему это незаурядное дело. И почему я не позволил ей открыть свое имя. Сейчас никто из ее семьи не может защитить Стефани. Ее опекун – герцог Олимпия, но он исчез из города, и вот уже несколько месяцев мы ничего о нем не знаем.