– Да как же это можно! Симеона – и великим князем! Мурло немытое!
И обернулся посмотреть в испуге – не услышал ли кто?
– Верно ли сие твое предсказание? Уж больно много на кон будет поставлено, а и сама жизнь.
– Верь мне, Демьян! Пророчество мое истинно.
– Оно, может, и так, только верится с трудом. Смятен и подавлен я сим предсказанием.
– Думай что хочешь, но никому ни слова и веди себя так, вроде ничего и не знаешь.
– Нешто я дите неразумное? Вот уж спасибо тебе великое, вовремя вернулся! Ну а еще, еще что?
– Начнутся походы войска русского на Ливонию и Лифляндию.
– То и без предсказания твоего известно было, вестимо, – готовит царь войско к походу.
– О следующем годе войско возьмет Пярну, Вендин, Пайду – крепости опорные. И к власти на польский престол взойдет турецкий ставленник Стефан Баторий, ярый враг Руси, и будет от него зло великое.
– Ай-яй-яй! Занятно-то как! Ну а еще что? Как с Годуновым-то, с Борисом?
– Вижу сияние венца его, но пока неотчетливо видение сие проступает. Устал я, Демьян. Уж очень много сил предсказания забирают.
– Отдохни, отдохни, чай никуда более надолго не собираешься?
– Об этом годе нет, отойти от похода еще не успел, дела накопились.
– Вот и славно. Давай по чарочке за предсказания твои.
Демьян разлил вино по чаркам. Мы чокнулись и выпили. Рейнское винцо-то кисловатое, привык я уже к итальянскому.
– Помощь моя нужна ли? Ты говори, не стесняйся! Обязан же я тебе, вроде как за предсказания твои верные и полезные.
– Будет нужда, боярин, непременно обращусь.
– Ты это – ежели в видениях твоих про меня чего будет – сразу стрелой ко мне, хоть днем, хоть ночью.
Я раскланялся с Демьяном и вышел из дома. Фу, опять пронесло! Я каждый раз рискую головой – крут наместник на расправу. Да, видимо, хоть и не понравилась ему моя отлучка, жажда узнать предсказание оказалась сильной.
Надо и в самом деле делами заняться, все визиты наносил после возвращения. Дело нужное, вежливость соблюсти, лицо не потерять, хоть и не дворянского звания.
Первым делом дом посетил, который снимал под амбулаторию. Все в целости и сохранности, только пыль везде лежала толстым слоем. Так то не беда. Нанятые за пару полушек соседки за полдня пыль вытерли да полы вымыли, хоть завтра прием начинай.
И люди меня не забыли: узнавали на улицах, здоровались, интересовались – что так долго меня видно не было.
Я перевез от купцов зеркало, купленное в Италии. Самолично гвозди вбил и повесил. Отошел, полюбовался, поправил немного. Надпись попробовал прочитать, да не получилось. Пусть висит. Пациенты смотреться будут, я поглядывать, вспоминая другие времена.
Следующим днем я инструменты свои в порядок приводил – чистил, кипятил. Надо продолжить заниматься врачеванием, руки и голова практики требуют. Да раздумывал – не поехать ли к камню на берегу Клязьмы, не выкопать ли злато-серебро?
В это время раздался стук в дверь.
– Открыто, входи!
К своему немалому удивлению, я увидел Аристарха. На боку у боярина висела подаренная мною несколько дней назад испанская шпага. Вот уж кого не ожидал увидеть!
– Здрав буди, Юрий!
– И тебе долгих лет, боярин.
– Вот, по делам в городе был, навестить решил.
– Проходи, боярин, садись. Прости, угостить нечем – не живу я здесь, дом только снимаю для работы.
– Лечишь, значит, здесь.
– Именно так!
Аристарх встал, обошел комнаты.
– А живешь где?
– Недалеко отсюда, у бабки Ефросиньи комнату снимаю.
– Так у тебя что – и жилья своего нет? – удивился Аристарх.
– Не обзавелся пока.
По-моему, старый боярин расстроился. Надо думать, что, по его понятиям, человек без своего жилья – личность несерьезная, вроде как бомж сегодня. И кроме того, свой дом – показатель благосостояния, зажиточности.
Аристарх сел.
– Закрутил ты голову дочке, Юра. О том не говорит – и сам вижу. То веселая, то плачет, и все из рук валится. Не была такою, пока тебя не встретила.
– В чем моя вина-то? Я ведь не дворянин, предложить ей руку и сердце не могу, рылом не вышел.
– Да я бы и презрел условности, девку жалко. Мне уж, может, и недолго осталось, скоро с апостолом Петром встречусь. А ну как она одна останется? Нельзя женщине одной, без плеча мужского. Вижу – люб ты ей! Сам-то что скажешь?
– И она мне люба. Только не торопи события, боярин. Мне и самому разобраться с собой надо.
– Ты не думай о проблемах денежных, у меня деньги есть. Ежели свадьбу захотите играть, я дом во Владимире куплю для молодых.
Я засмеялся.
– Боярин, если сладится все, у меня и самого на три дома злата-серебра хватит.
Аристарх посмотрел на меня внимательно, вздохнул, раскланялся и вышел.
После ухода Аристарха я сидел и размышлял – как мне относиться к Варе. Варя – девушка гордая, мучиться будет, а не скажет ничего. А боярин старый – отец ее – человек мудрый. Ему она, конечно же, ничего не говорила о чувствах ко мне, он сам все понял и решил поговорить со мной по-мужски, пытаясь понять, как я к ней отношусь. И наверняка других дел у него в городе не было – специально приехал. А тут еще и неприятную новость узнал – дома своего у меня нет. Мало того, что я – без роду без племени, не боярского звания, так еще и без своей крыши над головой. По всем его прикидкам выходит – пустой человек. Страшно за такого дочь единственную выдавать замуж.
Да и в самом деле – человек я не этого времени, но о том только я сам и знаю. Более того – в предыдущие разы я исчезал из Средних веков и возвращался в свое время внезапно, неожиданно даже для себя самого. Может – забыть про Варю? Просто перестану ездить к ним – попереживает и смирится. Да и Аристарху мое материальное положение не понравилось. А что – рассказывать ему о деньгах, что заработал с купцами, или о кладе под камнем? Дудки! Я, может быть, и дурак, но не настолько. Со своими деньгами разберусь сам.
Сидя и размышляя таким образом, я начал мурлыкать и напевать слова из песни, исполняемой Михаилом Боярским, «Лети, моя голубка…». Помните – «ланфрен-ланфра»? Чего она пришла мне в голову в этот момент, я и сам понять не могу.
За моей спиной осторожно кашлянули.
Я резко обернулся. С виноватым видом сзади стоял Ксандр.
– Прости, Юра. Стучал я, да ответа не было. А слышу – голос твой. Да песню жалостливую поешь про голубку.
– Садись, Ксандр. А песню по настроению пою.