Сэр Чарльз однажды сказал ему, что он безрассудно скуп при грошовых тратах и безумно расточителен, когда речь идет о больших суммах.
Тони, которой рассказали про это замечание дяди, быстро ответила (расточительность была ее явной слабостью): «Я думаю, что про меня ты бы сказал, что я одинаково безрассудна в обоих случаях».
В данном случае в отношении Тони Фэйн не имел ни малейшего намерения быть расточительным. Он отлично понимал, что дом надо содержать прилично, и это требовало расходов, он сам себя тоже должен содержать прилично, и в этом отношении он не собирался скупиться.
Когда он услышал про историю с Тони, он был, как следовало ожидать, шокирован.
– Что все это значит? – надменно обратился он к Тони после обеда. – Что это за историю рассказала мне тетя Гетти про твою прогулку по Риджент-стрит и про мужчину, которого ты подцепила?
– Как ты груб! – возмущенно ответила Тони.
– Я предпочел бы быть грубым на словах, чего на самом деле нет, чем быть грубым в поступках, и позволь мне тебе сказать, моя милая, что ты должна быть осторожнее в обращении со мной. Ты должна помнить, что я теперь занимаю место дяди Чарльза.
– Никто не может занять его места в моей жизни, – ответила Тони тихим голосом, – никто и никогда…
– Ладно, смотри, мое милое дитя, я хочу, чтобы ты поняла, что на будущее время ты должна хорошо себя вести. Я не хочу, чтобы ты была предметом разговоров, мы носим слишком хорошее имя для этого.
– Но если бы не дядя Чарльз, мы бы были теперь на улице, – сказала Тони.
Фэйн обернулся.
– Смотри! – сердито сказал он. – На кой черт ты всегда вытаскиваешь это наружу? Неужели ты не понимаешь, юная идиотка, что было бы, если бы все это вышло на свет?
– Ты хочешь сказать, если бы твои друзья узнали, что наш отец и мать убили друг друга в пьяном виде? Какой ты сноб, Фэйн! Когда ты приезжал навестить меня в монастырь, я слышала, как ты говорил Дафнэ, что отец погиб при падении с лошади.
– Ладно, ведь не думаешь же ты, что я пойду оповещать всех, что наш отец умер в белой горячке. Меньше всего собираюсь.
– Ты хочешь сказать, что никогда никому об этом не расскажешь? – с любопытством спросила Тони.
– Разумеется, нет.
– Даже когда ты женишься, ты своей жене не скажешь?
– Я пока не думаю еще жениться, – сказал Фэйн с усмешкой, – можно и без того весело проводить время с девушками.
Тони поднялась.
– Я иду спать, – сказала она и, поднимаясь по лестнице, спрашивала сама себя с горечью, почему такой человек, как Фэйн, должен наследовать имя, которое так высоко носил дядя.
День похорон был похож на дурной сон. Тони осталась в своей комнате, но ей казалось, что она чувствует, как завинчивают каждый винт, и слышит каждый удар по крышке гроба.
Весь дом был полон запахом цветов. Назойливый, нервирующий запах тубероз, казалось, проникал повсюду.
Тони села к окну и видела, как вынесли гроб. У нее не осталось уже ни слез, чтобы плакать, ни слов, чтобы прощаться. Все это уже было отдано. Накануне ночью она пробралась в комнату Чарльза. Смерть ее не пугала. Она долго смотрела на белое спокойное лицо с усталыми глазами, которые наконец мирно закрылись навеки. Она смутно угадывала трагедию дядиной жизни.
– Я любила тебя, – вдруг громко сказала она, – я любила тебя, слышишь?
Он ее тоже любил, она знала это. Она даже догадывалась, что она была для него одной из детей, о которых он мечтал и тосковал.
Они были очень близки друг другу. Тони на пороге жизни, Чарльз – в конце ее.
Он прилагал усилия, чтобы прожить немножко дольше, чтобы указать ей жизненный путь, но она пришла слишком поздно.
Тони с благоговением поцеловала его и вышла.
День закончился тоскливо, сильный дождь продолжал лить.
Тони, усталая, лежала в сумерках в гостиной на кушетке.
Она не слышала ни как дверь открылась, ни как лорд Роберт вошел. Он прошел к камину, где теплился огонек.
– Это вы, Тони? – спросил он.
Она поднялась. Он увидел ее лицо. У нее был вид ребенка, который наплакался и устал от слез. Он подошел к кушетке, присел и обвил ее своей рукой.
Она беспомощно склонилась к нему, положила голову на его сюртук, слабо держа своей рукой его руку. Теплота и жизнь, исходившие от него, проникали в нее, и ей стало легче.
– О, лорд Роберт! – проговорила она, всхлипывая.
– Бедная девочка, – сказал он мягко, – я знаю, как вы любили его, и хотел бы помочь вам перенести это горе…
Это были первые слова утешения, которые Тони слышала, и она почувствовала в своем сердце порыв благодарности. Она прижалась к нему теснее. Они сидели вместе в сумерках, держа друг друга за руки.
Через некоторое время лорд Роберт встал, позвонил и зажег свет.
Когда слуга вошел, он заказал чай. Он налил Тони, заставил ее выпить и дал ей кусочек кекса. От еды она отказалась.
– Я хочу, чтобы вы съели только этот кусочек.
Слабо улыбаясь, она начала есть.
– Так-то лучше.
Фэйн забрел в комнату и посмотрел с удивлением на Роберта.
– Я не знал, что вы знакомы с этим ребенком, – сказал он. – Тетя Гетти сейчас придет.
Роберт поправил подушки на кушетке и отодвинул свое кресло подальше от Тони.
Он беседовал с Фэйном, когда вошла леди Сомарец. После ее прихода чаепитие проходило в молчании, и вскоре Роберт с Фэйном ушли, оставив леди Сомарец и Тони одних.
– Мы с Фэйном еще не решили насчет школы для тебя, – сказала она, – но я не думаю, чтобы Фэйн мог послать тебя в дорогостоящую. Твой дорогой дядя был помешан на всем, что касалось тебя в этом отношении.
– Не могла бы я остаться дома? – спросила с тревогой Тони. Она чувствовала себя слишком усталой, чтобы уже так скоро отправиться начинать новую жизнь.
– Со мной? – Леди Сомарец приподняла брови. – Я боюсь, что это невозможно.
– Разве Фэйн не собирается ехать в Уинчес? Может быть, и я могу поехать туда.
– Фэйн поступает на военную службу и будет жить, я думаю, в городе в комнатах. Тебе только шестнадцать, около семнадцати, говоришь ты, это слишком рано, чтобы заканчивать ученье. Нет, ты поедешь в какую-нибудь хорошую, спокойную английскую школу.
Тони устало согласилась. В конце концов, не все ли равно?
Слуга принес почту, кучу писем соболезнования для леди Сомарец и одно для Тони.
Это было от Дафнэ, которая после года пребывания в Париже уехала в Индию. Она и Тони аккуратно переписывались, и в душе Тони все еще считала ее другом. Теперь она писала, что возвращается домой и хотела бы увидеть Тони. Она будет дома около Рождества. Тони обрадовалась, но затем почувствовала, что этой своей радостью она как будто совершает вероломство по отношению к дяде Чарльзу.