– И это сделал чиновник, работавший у меня на глазах, в моей канцелярии! – в отчаянии воскликнул Мозер. – Его сбили с толку, ввели в заблуждение! Я постоянно говорил ему, что связь со швейцарскими демагогами погубит его. Мне известно, кто настоящий виновник всего этого… Тот самый доктор Бруннов, который несколько недель назад приехал сюда под благовидным предлогом хлопотать о наследстве и все еще не намерен уезжать.
– Потому что ему чрезвычайно затрудняют и бесконечно затягивают получение этого наследства. Судьи принимают слишком близко к сердцу тот факт, что он сын своего отца и в данном деле является защитником его интересов; они относятся с предубеждением к молодому врачу. Право, он не так опасен, как вам кажется, господин советник.
– Этот Бруннов очень опасен! С момента его появления здесь начались беспорядки в городе, открытое неповиновение властям, и, наконец, появился печатный пасквиль против особы его превосходительства. Я по-прежнему убежден, что этот человек прибыл сюда для того, чтобы возбудить беспорядки в Р. и в его провинции и во всей стране!
– Почему же не во всей Европе? – насмешливо возразил полицмейстер. – Вы очень ошибаетесь: я приказал следить за Брунновым, и, смею вас уверить, он не дал ни малейшего повода к подобным подозрениям. Он не только не завязал здесь каких-либо политических отношений, но и не принял ни прямого, ни косвенного участия в беспорядках, а всецело посвятил себя своим частным делам. Если я, в качестве полицмейстера, свидетельствую вам об этих обстоятельствах, то вы можете не сомневаться в них.
– Но ведь он – сын старого революционера, – упрямо стоял на своем Мозер, – и самый близкий друг асессора Винтерфельда.
– Это еще не служит доказательством его политической неблагонадежности. Ведь его отец тоже был когда-то ближайшим другом нашего губернатора.
– Что… что? Его превосходительство и Рудольф Бруннов…
– Были друзьями детства и университетскими товарищами, очень близкими при этом. Надеюсь, вы не станете обвинять барона Равена в революционных наклонностях! Однако у меня нет времени, до свидания! – И с этими словами, окончательно возмутившими Мозера, полицмейстер покинул губернское правление.
На обратном пути в городе он встретил городского голову.
– Вы были у губернатора? – спросил последний. – Ну, что он решил?
– То же, чем угрожал вчера: намерен принять самые крутые меры и, как только беспорядки возобновятся, подавить их вооруженной силой. Относительно этого уже сделаны распоряжения. Я как раз встретил полковника Вильтена, который прибыл в замок, чтобы лично переговорить с губернатором, и результат их переговоров не вызывает никаких сомнений.
– Этого не должно быть, – с беспокойством возразил городской голова. – Озлобление слишком велико, чтобы выступление войск могло сохранить вид простой демонстрации. Дело дойдет до кровопролития. Хотя я и решил не переступать порога замка, если меня не принудит к этому необходимость, но теперь не могу не сделать последней попытки, чтобы избежать несчастья.
– Лучше оставьте это, – посоветовал полицмейстер. – Могу заранее предсказать вам, что вы ничего не добьетесь. Барон сегодня не расположен к уступчивости, тем более что он получил вести, которые надолго испортят его настроение.
– Знаю, – ответил городской голова. – Вы говорите о брошюре асессора Винтерфельда?
– А, и вы ознакомились с нею? По-видимому, ее отлично сумели распространить. Должно быть, опасаются конфискации и спешат предупредить ее. Но, по-моему, это излишнее опасение; в столице, кажется, весьма склонны предоставить событиям идти своим чередом.
– В самом деле? А что говорит по данному поводу сам Равен? Едва ли это совершенно неожиданно для него.
– Нет, все свидетельствует о том, что он поражен случившимся и не может скрыть свое бешенство. Мои намеки относительно этого встретили такой резкий отпор с его стороны, что я счел за лучшее замолчать. И в самом деле, печатное выступление против него отличается неслыханной смелостью. Такие вещи обычно выпускают в свет без подписи; дают пройти по крайней мере первой буре, прежде чем называют себя по имени; заставляют угадывать, кто автор, и только в силу необходимости раскрывают свой псевдоним. Винтерфельд же подписался своим полным именем, ни на минуту не оставив общество и губернатора в сомнении относительно того, кто такой нападающий. Не могу понять, как у него хватило смелости на столь решительное выступление против своего бывшего патрона. Он ведь бросает ему перчатку перед лицом всей страны – брошюра с начала до конца является обвинительным актом.
– И сплошной правдой, – добавил городской голова. – Молодой человек пристыдил всех нас. Нужно было уже давно сделать то, на что осмелился только он. Если тщетны были все протесты населения Р. и все представления правительству, следовало апеллировать к стране. Винтерфельд понял это и мужественно произнес первое слово. Теперь путь открыт, и все последуют за ним.
– Но при этом он поставил на карту всю свою будущность, – возразил полицмейстер. – Его брошюра слишком смела и будет дорого стоить своему автору. Равен не позволит безнаказанно оскорбить себя. Смелый противник может пасть жертвой своей дерзости.
– Или же наконец сломит могущество губернатора. Но, как бы то ни было, брошюра произведет небывалую сенсацию и подольет масла в огонь.
– Я того же мнения, – согласился полицмейстер. – Само собой разумеется, что барон приложит все усилия к тому, чтобы остаться господином положения. Но пусть он делает это на свой собственный риск.
* * *
В рабочем кабинете губернатора в это время происходило вышеупомянутое совещание между ним и полковником Вильтеном. Бледное лицо и глубокая складка на лбу свидетельствовали о том, что барон встревожен, однако держал он себя с присущим ему спокойствием.
– Так и будет, – говорил он, обращаясь к полковнику. – Держите солдат готовыми к немедленному выступлению и не знайте пощады, если встретите сопротивление. Я беру на себя ответственность за все последствия.
– Если этого требует необходимость… повинуюсь, – нерешительно ответил Вильтен. – Вам известны мои сомнения.
– Я стою за крутые меры во всей их полноте. Нужно смирить мятежный город во что бы то ни стало. Теперь у меня больше, чем когда бы то ни было, оснований проявить свою неограниченную власть; пусть не воображают, что ее поколеблет коварный удар, направленный против нее!
– Какой удар? – спросил изумленный полковник.
– Вы еще не знаете последней новости, которой нас подарила столица? Рекомендую в таком случае прочесть брошюру асессора Винтерфельда, – сказал Равен саркастически, но вместе с тем весьма раздраженным тоном. – Асессор почувствовал в себе призвание перед всей страной изобразить меня деспотом, который не признает ни чьих-либо прав, ни закона и стал злым роком для вверенной ему провинции. Брошюра заключает полный список моих грехов: превышение власти, произвол, насилие и тому подобные боевые словца. Право, стоит прочитать это произведение, хотя бы ради того, чтобы подивиться, на что способен один из самых молодых и незначительных чиновников по отношению к своему бывшему начальству. Пока брошюра еще в руках немногих, но завтра с ней ознакомятся все жители города.