– Как и всегда, подчиняюсь вашему желанию, – заявила баронесса. – Мы очень быстро соберемся в дорогу; возможно, и на Габриэль это развлечение подействует благотворно. Теперь она так бледна и молчалива, что я, право, начинаю опасаться за ее здоровье.
Равен, казалось, пропустил мимо ушей слова свояченицы и поднялся.
– Следовательно, с этим вопросом покончено. Все необходимое для поездки, разумеется, к вашим услугам. А теперь я должен оставить вас.
Он вышел. Едва за ним закрылась дверь, баронесса Гардер с величайшей живостью воскликнула:
– Наконец-то моему зятю пришла в голову благоразумная идея! Я уже боялась, что он посоветует нам остаться в этом мятежном городе, где ни минуты нельзя быть спокойными за свою жизнь и при каждом выезде из дома нужно опасаться быть оскорбленными чернью. Меня удивляет лишь то, что Арно заботится о моих нервах и о предписании врача. Обычно он очень невнимателен к таким вещам. Как ты думаешь, Габриэль?
– Я думаю, что он хочет во что бы то ни стало выжить нас отсюда.
– Ну да, – простодушно согласилась баронесса, – он же видит, что пребывание в Р. далеко не приятно, в особенности для дам. Я ведь не без задней мысли говорила ему о приглашении графини, надеясь, что он даст свое согласие, но он упорно молчал, и я не осмелилась настаивать. Как я жажду снова увидеть столицу и возобновить прежние знакомства! Р. ведь все же провинция, хотя ему и стараются придать вид большого города. А теперь прежде всего необходимо осмотреть наши туалеты. Пойдем, дитя мое, посоветуемся об этом.
– Избавь меня, мама, – слабо возразила девушка. – Мне вовсе не до того теперь. Я соглашусь на все, что ты решишь сама.
Баронесса с нескрываемым удивлением взглянула на дочь: она никак не могла понять подобное равнодушие.
– Не до того? – повторила она. – Что с тобой, Габриэль? Я заметила перемену в тебе еще во время нашего пребывания у Вильтенов, но в последние дни совсем уже не узнаю тебя. Боюсь, на обратном пути что-то произошло между тобой и дядей Арно. Ты что-то скрываешь от меня. Он явно сердит и почти не смотрел на тебя сейчас. Когда же ты научишься проявлять уважение к нему?
– Ты ведь слышишь, он удаляет нас! – с возрастающей горечью воскликнула Габриэль. – Он хочет быть один во время угрожающей ему опасности. Совершенно один!
– Не понимаю тебя, – рассердилась мать. – Что может угрожать твоему дяде? Он достаточно энергично, мне кажется, подавил попытку к восстанию, а в худшем случае к его услугам войска.
Габриэль молчала. Она не думала об этой опасности, но все же чувствовала, что брошюра Винтерфельда не может не иметь последствий, и предвидела надвигающуюся бурю. Она и ее мать, конечно, избегнут ее. Барон отсылает их в столицу и яснее этого не мог сказать, что между ними все кончено. Там ведь был Георг, и они легко могли встретиться. Вся та суровость, с которой барон восставал против их союза, не огорчала девушку так, как эта добровольная уступка. Равен показал, что отказывается от всяких претензий к ней, предоставляет ей полную свободу, а она слишком хорошо знала своего опекуна, чтобы не понять, что предательница, какой он считал ее, не может рассчитывать на его прощение. Габриэль, может быть, и попыталась бы убедить барона в несправедливости подозрения, но его ледяной взгляд говорил, что он не поверит ей, и при мысли об этом в ней с новой силой вспыхнула гордость. Неужели она вторично перенесет унижение быть не выслушанной, отвергнутой, как уже один раз случилось при ее попытке защититься? Никогда!
Баронесса вовсе не подозревала о подобных размышлениях дочери. Она и не вспомнила о том, что в столице сейчас находится асессор Винтерфельд. Ее голова была занята совершенно иным, и, не встретив сочувствия дочери к вопросу о туалетах, она позвонила горничной и приступила к обстоятельному совещанию с ней.
Болезнь и утомление баронессы, по-видимому, разом исчезли; она делала необходимые распоряжения с таким оживленным рвением, что уже и теперь можно было надеяться на отличный результат от предстоящей «перемены климата».
Барон между тем поехал к Вильтену. Он уже давно был в дружеских отношениях с полковником, а в последнее время они еще больше сблизились. Однако на сей раз в приеме и во всем поведении полковника заметна была некоторая принужденность. Барон не обратил на это внимания, думая совершенно о другом. Он уже хотел было перевести разговор на меры безопасности в городе, главным образом зависевшие от воинского начальства, но Вильтен предупредил его несколько поспешным вопросом:
– Получили ли вы более подробные известия из столицы? Вы ведь ожидаете ответа на свое письмо относительно брошюры Винтерфельда.
– Да, сегодня утром я получил ответ. – Барон нахмурился при этом вопросе и, откинувшись в кресле, не то насмешливо, не то огорченно продолжал: – В столице, кажется, совершенно забыли о том, что я, в качестве представителя правительства, действовал его именем и что моя деятельность в продолжение многих лет пользовалась его всемерной поддержкой. Вы были совершенно правы, предупреждая об интригах против меня. Теперь я вижу, как непрочна почва подо мной. Несколько месяцев назад не посмели бы ответить таким образом.
– Как, неужели вам не дали понять… – И полковник запнулся.
– Мне дали слишком многое понять. Правда, в самой обязательной форме, но ведь это нисколько не меняет дела. Столичным господам, как мне кажется, было бы очень приятно, если бы я удалился от дел. Там немало людей, которым я встал поперек дороги, и они приложат все усилия к тому, чтобы использовать выпад против меня. Но я пока еще не склонен очистить им место. Последние здешние события тоже дают повод к самым серьезным толкам. В столице не хотят согласиться с тем, что вмешательство войск было вызвано необходимостью. Мне стараются всячески дать понять мою ответственность, в частности за чрезмерное раздражение населения и тому подобное. Я прямо ответил, что невозможно правильно судить издалека о положении вещей, что, находясь здесь, я лучше знаю, что должен делать, и буду впредь поступать так же, если снова вспыхнут беспорядки.
На лице полковника появилось прежнее принужденное выражение, исчезнувшее было во время их разговора.
– Едва ли это возможно, – заметил он. – Правда, возмущение населения много сильнее, чем мы думали вначале, и я уже говорил вам ранее, что при подобных обстоятельствах желательно избегать военных мер.
– Дело не в том, что желательно, а в том, что необходимо, – ответил барон с резкостью, всегда служившей у него признаком сильного раздражения.
– В таком случае будем надеяться, что необходимость не повторится, – заметил Вильтен, – так как я, к сожалению… принужден… заявить, что мне придется отказать вам в содействии.
– Что это значит, господин полковник? Ведь вам известны мои полномочия? Могу вас уверить, что я еще пользуюсь всей полнотой власти.
– В этом я не сомневаюсь, но вот моя-то власть ограничена. В будущем я обязан следовать приказам собственного начальства.
– Вы получили такой контрприказ? – быстро спросил барон.