— А когда репетиция? — спросил Эмилий Иванович. — Приходите завтра!
— Завтра не могу, Эмочка, возвращаются мама и Глебушка, нужно купить продукты, приготовить обед, встретить…
— Тогда в среду?
— Тогда в среду.
Радостный Эмилий Иванович отнес домой покупки, взял на поводок Тяпу и отправился на работу. Он с удовольствием поглядывал на прохожих, в особенности на женщин, чувствуя себя в новой красивой одежде плейбоем. Он с удовольствием вдыхал кисловатый запах ткани, улыбался, время от времени трогал жесткий воротничок рубашки и поправлял шейный платок. У него никогда не было шейного платка, он считал шейный платок… как бы это выразиться, слишком смелым штрихом, «выпендрежем», как говорит кот Базилио, и теперь ему казалось, что все на него смотрят. Он отпер тяжелую кованую дверь канцелярии — изнутри дохнуло холодком. Тяпа вбежала первой, за ней неторопливо вошел Эмилий Иванович. Он включил свет, оставил дверь открытой — пусть помещение проветрится и нагреется — и потопал прямиком на «камбуз». Включил Астронавта, который деловито зажужжал и поехал по столу, и мельком подумал, что мама не одобрила бы. Стелла Георгиевна также не одобрила бы ни спикеров, ни новой одежды… Эмилий Иванович порозовел и снова с удовольствием потрогал жесткий воротничок рубашки. Мама не одобрила бы также и Таню, девушку, которая работает в котельной. В котельной? Девушка Эмилия Ивановича работает в котельной?! Этого еще недоставало! «В нашей семье никто никогда не работал в котельной! Мы — потомственная интеллигенция!» Дедушка Эмилия, прадедушка Эмилия, дядя Эмилия… и так далее.
Девушка Эмилия Ивановича! Он смутился и покраснел — громко сказано! Они друзья, просто добрые друзья. Он вспомнил, как она подтрунивала над ним, называя раком-отшельником, и расплылся в улыбке. Он — рак-отшельник, а канцелярия — его панцирь. Вспомнил, как она смотрела на него, Эмилия, и что-то было в ее глазах такое… Если бы Эмилий Иванович был более искушен во взаимоотношениях мужчин и женщин и знал правила игры, он решил бы, пожалуй, что девушка с ним флиртует. Впрочем, так сказала бы Стелла Георгиевна, слово давно устарело, сейчас так не говорят. А как говорят? Говорят «кидает косяки и рисовки»… В смысле, обещает взглядом. Обещает… что? Эмилий Иванович вздохнул и покачал головой, упрекая себя за самонадеянность. Выключил клокочущую кофеварку, снял новый пиджак и аккуратно повесил на спинку стула, подумав, что нужно будет принести из дому вешалку. Налил кофе в чашку с иронической вороной, уселся на крыльце. Пил кофе, рассматривал пустой в это время дня парк и вспоминал пикник у озера… Рассеянное и уже по-осеннему нежаркое солнце, рассеянный зеленоватый свет, вековые липы и дубы. Эмилий Иванович уже в который раз поздравил себя с тем, что работает в таком замечательном месте. Он допил кофе, третью за сегодня чашку, с сожалением поднялся и пошел к себе. Труба зовет!
Он включил настольную лампу, поднял крышку ноутбука, и тут внимание его привлек лай Тяпы.
— Тяпа! — позвал Эмилий Иванович. — Иди сюда! Ты чего?
Но Тяпа не пришла, а продолжала тонко и неуверенно лаять где-то в глубинах канцелярии. Эмилий Иванович нерешительно поднялся, странно обеспокоенный, и пошел на лай. Тяпа лаяла и скребла пол под дверью в подвал, где, по слухам, начинался подземный ход до самой Ильинской церкви. Дверь была всегда закрыта, большой старинный ключ висел на стенде у входной двери. Эмилий Иванович и в руках его никогда не держал.
— Тяпа, ты чего? — снова спросил Эмилий Иванович, опускаясь на корточки.
Тяпа залилась пронзительным лаем.
— Что там, Тяпа? Крыса? — Эмилий Иванович приложил ухо к двери; ему показалось, что он услышал некий звук, тонкий комариный ноющий звук. Эмилий Иванович выпрямился. — Кошка?
Звук не прекращался — монотонный, непрерывный, словно воздух под давлением со свистом вырывался из трубы…
Эмилий Иванович постоял нерешительно и пошел за ключом. Снял его со стенда — тяжелый, старинный, с узорной бородкой, вернулся к двери, вставил ключ в замочную скважину, с трудом провернул на один оборот, на другой и замер, чувствуя непонятный страх, — он даже невольно оглянулся. Потом толкнул дверь плечом. Она подалась с глухим скрипом, из подвала пахнуло сыростью; на кирпичной кладки пол упал вытянутый прямоугольник света. Эмилий Иванович издал хриплый звук, что-то вроде «ах» и отступил. В прямоугольнике света сидел человек, закрыв руками лицо. Он раскачивался и тонко тянул единственную бесконечную ноту. Эмилия Ивановича он, похоже, не заметил и никак на него не отреагировал. Оторопевший Эмилий Иванович, не веря глазам, стоял на пороге, рассматривая человека. Тяпа заливалась истерическим лаем…
Наконец ошарашенный Эмилий Иванович неуверенно спросил:
— Простите, кто вы?
Человек продолжал раскачиваться и тянуть свою бесконечную ноту.
— Как вы сюда попали? Через подземный ход? Вы пришли по подземному ходу? — Эмилий Иванович попытался рассмотреть, что там, в темноте, предположив, что человек пришел из подземного хода. До сих пор Эмилий Иванович не особенно верил в его существование, вернее, никогда об этом не задумывался, но сейчас мысль о подземном ходе поразила его. Ему даже показалось, что он увидел в глубине неясные мелькающие тени. Эмилий Иванович попятился и снова оглянулся. В канцелярии стояла неприятная тяжелая тишина, которая впервые показалась ему зловещей. На ее вязкий и глухой фон накладывался тонкий нечеловеческий вой, и результат был страшен. И запах тлена и плесени из подвала тоже был страшен — от него кружилась голова и путались мысли.
— Вы меня слышите? — повторил Эмилий Иванович, чувствуя ледяной сквознячок вдоль хребта и дрожь в коленках и прекрасно понимая тем не менее, что человек его не слышит. Ему пришло в голову, что человека этого каким-то образом забыли в лабиринтах подземного хода и он находится там уже много лет, блуждает, ищет выход, питается грибами, то есть блуждал, а теперь наконец вышел к людям.
Он уже не ожидал ответа, только все пытался объяснить себе, как человек попал в закрытый подвал, а вдоль хребта бежал и бежал ледяной холодок, и взмок затылок.
Не зная хорошенько, что делать, Эмилий Иванович позвонил Алексею Трофимовичу, директору музея, тот долго не мог взять в толк и несколько раз переспросил, где именно находится неизвестный человек и почему Эмилий Иванович оставил дверь в подвал открытой или доверил ключ постороннему лицу, что совсем уж ни в какие ворота, не ожидал, немыслимо, как это могло случиться, служебное преступление. Многие начальники считают, что руководить — это уметь обложить подчиненного до последнего заикания, не вникая в суть проблемы…
Короче говоря, приезда оперативной бригады и «Скорой» Эмилий Иванович, пребывающий в состоянии, близком к ступору, дожидался у распахнутой настежь двери в подвал, то есть на расстоянии примерно в два метра, а еще точнее, между подвалом и небольшой прихожей, причем наружная дверь тоже была распахнута настежь. Эмилий Иванович мог слышать шелест деревьев, далекие голоса, смех и протяжный гудок прогулочного катерка; кроме того, он чувствовал взмокшей спиной ток теплого воздуха, пахнущего сеном. Контраст между миром снаружи и мрачной атмосферой канцелярии был разителен.