— Абсолютно.
— Может быть, как и с вами, была одна ночь?
— Нет. Со мной он изменил жене в первый раз и сказал, что повторять эксперимент не собирается. Судя по тому, что я потом видела и слышала, Сажин просто перестал замечать других женщин, кроме своей Дашеньки, — презрительно сказала Вика. — Да что в ней такого особенного, гос поди?
— Ничего, кроме того, что муж ее любит. Наверное, есть за что. Или ни за что любит. Но так любит, что идет ради этой любви на все. Прощение попросить у Дарьи Витальевны Сажин вам, часом, не велел?
— Просто велел держаться от нее подальше. И от него. С тех пор мы только здороваемся. Я ему говорю «здравствуйте, Дмитрий Александрович», как он и велел, а он молча кивает и проходит мимо, — горько сказала Вика.
— Но тогда как объяснить это странное завещание?
— Какое завещание?
— Анжелика Голицына оставила все свои акции Сажину.
— Да вы что?!
— Как вы думаете, почему она это сделала?
— Изза любви, конечно!
— Не думаю, — вздохнул Алексей. — То есть я не собираюсь отрицать, что в Сажина можно влюбиться, но, помоему, тут другое. Кстати, вы так и не спросили, почему Дмитрием Александровичем вдруг интересуется полиция. Или вы уже знаете, что Анжелику Голицыну убили?
— Убили?! — искренне удивилась Вика. — Нет, я не знала. Вы Сажина, что ли, подозреваете?
— В точку попали. Даниил Валерьевич теперь свободен. Может, попытаете счастья?
— Нет, спасибо!
— Неужели у вас с ним ничего не было?
— За кого вы меня принимаете? — оскорбилась Вика.
«За обычную жадную стерву», — чуть было не сказал Алексей. Вика ему не понравилась. Чтото в ней было от немецкой овчарки, даже лицо вытянутое, напоминающее собачью морду. Да, собака красивая, породистая, но о том, что это не болонка, не такса или дружелюбная колли, не стоит забывать ни на секунду. Сажин это понял и от железной Викиной хватки сумел избавиться. Он, видать, и не таких обламывал.
— Может, она мужу хотела насолить? Это я так, своим мыслям. Вам, Вика, спасибо огромное за экспертное заключение.
Она кинула взгляд на часы и вскочила:
— Я же на занятия опаздываю! Еле успеваю переодеться!
И убежала. Алексей расплатился по счету и поднялся наверх.
— Ну как? Удачно? — ехидно спросила красавица на ресепшен.
— Да, — широко улыбнулся он. — Я, пожалуй, не буду покупать индивидуальное занятие. На днях заеду и куплю абонемент. Всего хоро шего!
— И вам, — улыбнулась девушка.
На стоянке Алексей нос к носу столкнулся с Дмитрием Сажиным. Тот, в белой курткепуховике и в белоснежных спортивных штанах, выходил из своей машины, черной «Хонды». Леонидова он заметил сразу, но перед тем, как поздороваться, взял паузу.
— Здравствуйте, Дмитрий Александрович! — первым сделал шаг навстречу Алексей.
— Привет. Спортом решили заняться? — Сажин подбросил ключи от машины и ловко их поймал. В его взгляде не было ни смятения, ни страха. Скорее насмешка. Будто это он был охотником, а не добычей.
— Беру пример с вас. Скажите, а вы всегда носите белое? — с интересом спросил Алексей, приходя в восторг от этой восхитительной наглости.
— Предпочитаю этот цвет другим. Мне разве не идет?
— Идтито идет. Только белый цвет очень уж маркий. На дворе слякоть, грязь. Пара шагов по лужам — и на ваших белоснежных штанах грязные потеки.
— Сейчас хорошие химчистки, — серьезно сказал Сажин.
— И дорогие!
— Это не смертельно.
— Для васто! Еще бы! С вашимито деньгами! Надо же вам кудато их девать. Но теперь, когда жена от вас ушла, придется ведь потратиться, Дмитрий Александрович. Другие женщины вовсе не столь бескорыстны, как Дарья Витальевна.
— Откуда вы знаете, что она от меня ушла? — тяжело посмотрел на него Сажин.
— Зная вашу супругу, нетрудно предположить, что она не простила вам многолетнего вранья.
— Я ночевал сегодня дома. И она тоже.
— Я все больше склоняюсь к мысли, что это вы убили Анжелику Голицыну.
— У вас есть доказательства? — рассмеялся Сажин.
— Пока нет.
— Тогда идите к черту!
— Угораздило же вас влюбиться в единственную женщину, на которую ваши чары не действуют. Потому что в ее сердце занозой засел Даниил Голицын. И пока вы эту занозу не выдернете, так и будете страдать.
— Она мне не мешает, эта заноза, — пожал плечами Сажин.
— Еще как мешает! Вы и Голицына держите при себе, чтобы насладиться видом поверженного соперника. Мол, где сейчас он и где вы? И жену потому не отпускаете.
— Наслаждаюсь видом поверженного соперника? Так ведь она мне не враг, а жена. Моя законная жена, — подчеркнул Сажин.
— Вы ее захотели, и вы ее получили. Неважно как. Вы добиваетесь всего, чего хотите. А трофеи должны висеть в парадной комнате и радовать глаз победителя.
— Вы психолог, да? Ментпсихолог! Смешно! Повторяю: идите к черту. Моя жена останется со мной.
— Дарья Витальевна на вид такая хрупкая, уязвимая. Но именно перед ней вы бессильны. По всем проехались, словно танк, в том числе и по Голицыну, а тут скулите и выпрашиваете милость. Купить эту женщину вы не можете, она не продается. Завоевать ее сердце не получилось, хотя вы все для этого сделали. А если будете давить, она уйдет от вас навсегда. Как уже пыталась сделать дважды. Даже вы не можете возвращать людей с того света, Сажин.
— Слушай ты, мент, — Дмитрий Александрович наконецто потерял самообладание. Алексей, который был неплохим психологом, умел бить в больное. Железные сажинские пальцы впились в его плечи. — Это ведь тебе я обязан тем, что сегодняшнюю ночь провел на диване в гостиной… Куда ты лезешь?!
Сажин навис над ним горой, буквально придавил. Алексей, который с недавнего времени тоже был в неплохой физической форме, выстоял. Какоето время они смотрели друг другу в глаза и тяжело дышали. Потом Сажин обернулся. За ними пристально наблюдал вышедший из дверей охранник.
— Место неподходящее, — Сажин опустил руки и одернул на Алексее куртку. — Извини, офицер, пиджачок маленько на тебе помял. Оружия не носишь. Молоток! — Он шагнул к дверям, и уже взявшись за ручку, обернулся и посмотрел на Леонидова так, что тому стало не по себе. — Я тебя предупредил. Если моя жена по твоей вине чтонибудь попытается с собой сделать, тебе никакая психология не поможет.
Мимо торопливо посторонившегося охранника Сажин вошел в клуб. Хлопнула дверь.
— Не связывайтесь вы с ним, — боязливо сказал паренек в наспех накинутой на плечи куртке. На улице был морозец. — Говорят, он очень крутой.