– Спасибо.
Поезд пришел утром. Раненых машинами к станции свозили, грузили быстро. На крышах и боковых стенах в белых кругах красные кресты, но немецких летчиков это не останавливало, если обнаруживали такой эшелон, бомбили и обстреливали. Но Федору повезло. Его уложили на верхнюю полку, на нижнюю – самых тяжелых. Поезд тут же тронулся. Через полчаса тех, кто в сознании был, напоили и накормили жиденьким супчиком. У Федора аппетит проснулся. Лежа есть неудобно, часть супа на гимнастерку пролил. Лежа, да одной рукой, а поезд раскачивает, любой обольется. После еды уснул сразу. Все же чувство, что у своих, в безопасности, расслабило. А вот оружие еще при погрузке в поезд отобрали. Усатый старшина-санитар приговаривал:
– Зачем вам оружие в тылу? Настрелялись уже.
Поезд шел медленно, зачастую стоял на глухих полустанках, пропуская встречные поезда с войсками. А еще – сгружал умерших от ран. Особенно много их было в первые сутки.
Большинство раненых, в том числе Федора, выгрузили в Липецке, а поезд прошел дальше. Госпиталь располагался в здании школы. В классах палаты, даже доска на стене висела с формулами. В палатах по двадцать коек, почти вплотную друг к другу. Зато тепло, чисто, ни бомбежек, ни обстрелов, кормят три раза в день. Для прибывших с фронта, из самого пекла, это роскошь, воспоминания о мирной жизни.
На следующий день Федору сделали рентген и уже после обеда прооперировали. От эфирного наркоза отходил тяжело, тошнило, кружилась голова. Федор лежал в офицерской палате, от палаты для солдат она отличалась только тем, что вместо махорки выдавали папиросы и к обеду два куска сахара-рафинада или две конфеты. След от пули на голове, прошедший по касательной, уже зажил, но волосы на этом месте не росли, так и осталась дорожка, вроде пробора. А попади немец на сантиметр-два ниже, так и остался бы лежать на позиции. Так мало отделяет нас от смерти. Что такое сантиметр? Тьфу, мелочь.
Хуже всего в палате приходилось обожженному танкисту. Днем он терпел сильнейшие боли, а ночью стонал. Медсестры кололи ему морфий, но помогало ненадолго. А через неделю танкист умер. Молодой парень, только на год постарше Федора.
Как только швы подзажили, Федор начал разрабатывать руку. Сначала небольшие движения, потом в полном объеме, затем с отягощениями. Килограммовая гантель, потом пять килограмм. Через боль, через пот, едва не до слез.
Очередная комиссия признала его годным к строевой службе, чему Федор рад был. Один из выздоравливающих офицеров из их палаты пробурчал:
– Чему радуешься? Лучше бы признали годным к нестроевой. Преподавал бы в военном училище или сидел на складе.
– Буду пенсионером – насижусь, – посмеялся Федор.
– До отставки по возрасту еще дожить надо.
Федор получил свои документы, справку о ранении, сухой паек на три дня. В госпитальной каптерке, как называли вещевой склад, получил форму. Не свою, окровавленную и простреленную, а ношеную, но постиранную и отглаженную. Причем петлички на воротнике были пехотные, красные. Шапка-ушанка, ватник, сапоги кирзовые. А еще предписание – прибыть в запасной полк, что располагался на окраине города. В городе было несколько крупных госпиталей, и запасной полк постоянно пополняли выздоравливающими воинами. Федор решил в запасной полк не идти. Оттуда одна дорога – в пехоту. Имел бы техническую специальность артиллериста, танкиста, связиста, попал бы в свои войска. А он пограничник, западной границы практически нет, как нет ее на севере, от Мурманска до Камчатки. Федор направился на станцию, решив ехать в столицу, в Управление погранслужбы. С превеликим трудом добрался, поскольку пассажирские поезда ходили редко и не по расписанию. А на вокзале, на выходе с перрона, его сцапал воинский патруль. Документы в порядке, но ни пропуска в Москву, ни предписания нет. Доставили в комендатуру.
Офицер в погрануправление звонить стал, откуда через пару часов приехал представитель. Проверил документы Федора.
– Наш командир, я его забираю.
До управления ехали на легковушке. На лобовом стекле справа пропуск. В управлении его в кадры отвели. Кадровик долго рылся в папках, найдя папку с делами Федора, повернулся и бросил удивленно:
– А ты разве живой? Бумага на тебя пришла от управления войск по охране тыла Брянского фронта. Вот – погиб в бою у деревни Варваровка, число, подпись.
– Ранен был тяжело, в госпитале на излечении находился. Справка о ранении есть.
– Надо же! Ты в коридоре посиди, я к начальству схожу. Восстанавливать тебя надо.
Кадровик головой покачал. Федор в коридор вышел, уселся на стул. В длинном коридоре красная ковровая дорожка, проходящие идут без шума. Ждать пришлось долго, до вечера. Федор уже проголодался и притомился, когда его вызвали в кабинет.
– Повезло тебе, Казанцев. Начальство распорядилось дать тебе время восстановиться после ранения. Справка о твоей гибели признана недействительной. Да ты не один такой. Служить будешь в Московском погранокруге, так что ехать недалеко, в Домодедово. Пока документы оформлять будем, пройди в столовую. Она в подвале, подкрепись.
По военной поре кормили вкусно и сытно. Гороховый суп на бульоне, гуляш с тушеной капустой, компот. Федор поел первый раз за день, сразу почувствовал – сил прибавилось. Поднялся на этаж, получил документы.
– Сейчас машина в Каширу едет, если поторопишься, подбросят. Во дворе управления стоит, «ГАЗ-67».
Федор во двор спустился. Холодно и ветрено, водитель двигатель прогревает. Почти сразу капитан подошел. Фуражка с зеленым околышем, такого же цвета петлицы. Федор по сравнению с ним оборванцем себя почувствовал.
– Товарищ капитан, – обратился к нему Федор.
Он не успел высказать просьбу.
– Казанцев?
– Так точно!
– В кадрах о тебе говорили, садись. Все равно попутно едем.
На «козлике» верх брезентовый, а боковин нет, как и дверей. Дуло нещадно. Ноги в кирзовых сапогах, да с простыми портянками, замерзли. Хорошо – ехать недолго, через час его уже высадили перед КПП воинской части.
– Тебе сюда, лейтенант.
– Спасибо. Задубел я.
– Хоть такая машина есть, не на перекладных.
Федор сделал несколько приседаний, взмахнул руками, разгоняя кровь. По зимнему времени темнеет рано. А в КПП тепло, печка топится, дрова потрескивают. Караульный вызвал дежурного офицера.
– Оформим завтра, штаб уже не работает. Я провожу до казармы.
Для командиров в казарме на втором этаже комнаты на двоих. После поездки на машине, когда промерз, в комнате тепло. Оставшись один, перекусил сухарями и консервами – килькой в томатном соусе. Известно ведь, сытый не мерзнет. Утром – в штаб, на склад, где облачился в новую форму, а главное – шинель, теплые байковые портянки, сапоги яловые – уже удача.
В оружейке кобуру получил и пистолет с патронами. О, другое дело, ощутил себя настоящим командиром. Командир роты представил его взводу. Теперь придется привыкать. Не застава и пограничники, а взвод, рота и бойцы. Батальон числился за погрануправлением, однако петлицы были малиновые, как у внутренних войск, впрочем – комиссариат не изменился, НКВД.