Федор продрог во влажном обмундировании, обратился к Осадчему. Все же он здесь главный.
– Разрешите взять вашу машину, до казармы мне надо, переодеться в сухое.
– Езжай и можешь не возвращаться. Ты свое дело сделал. Что врачи говорят?
– Перелом ребер, ушибы.
– Еще легко отделался. Выздоравливай.
Добравшись до казармы, Федор в своей комнате разделся, вытерся досуха, надел сухую и чистую форму, а промокшую развесил на веревке. С нее на пол капала вода. Ой, не высохнет шинель до утра! Достал из тумбочки фляжку водки, налил полстакана. Подумавши, долил его доверху. Выпил, закусил хлебом и перловкой с мясом.
Кажется, потеплело внутри, а руки-ноги холодные. Улегся в постель прямо в форме, укрылся одеялом, угрелся. А переворачиваться больно. Но и неподвижно лежать – спина затекает. Все же уснул. Утром ощущал себя разбитым, болела голова, першило в горле. Нашел в себе силы, вышел на утреннюю поверку и развод нарядов. А после снова в постель. Сейчас бы в баню, попариться немного, глядишь, – простуда уйдет. Бойцы роты мылись в городской бане один раз в неделю. К такой помывке старшина выдавал каждому по малюсенькому куску хозяйственного мыла. Но в бане не было парной. Ладно, хоть помечтать. Только уснул, старшина стучит.
– Товарищ старший лейтенант. Я тут малины сушеной добыл и меду немного. Заварил, вы уж попейте и под одеяло. Пропотеть надо обязательно. С потом вся хворь уйдет.
Заботливый старшина оказался, Федор сел на кровати, медленно выпил литровую емкость вкусно пахнущей, сладкой и очень горячей жидкости. Сразу бабушка вспомнилась. В детстве при простуде она тоже поила медом с молоком, малиной. Снова юркнул под одеяло и уснул. Проснулся к вечеру, весь мокрый от пота. Но чувствовал себя лучше. Только грудная клетка и сломанное ребро ныли, давая о себе знать при глубоком вдохе или движениях.
Несколько дней он отлеживался. Посты проверяли взводные. Исправно посещал госпиталь для тугого бинтования. Потом плюнул. Старшина разрезал простынь на широкие ленты, ими удобнее перетягивать грудную клетку.
Позвонил Осадчий.
– Здравия желаю, в самом прямом смысле.
– Спасибо.
– Как ты?
– Отлеживаюсь, но уже лучше.
– Давай-давай, ты нам здоровым нужен. Как в госпиталь поедешь, заскочи ко мне, кое-что расскажу интересное.
– Сегодня буду. До встречи.
Заинтриговал Осадчий Федора. По телефону не сказал, стало быть – нечто секретное.
Когда грузовик освободился, закинув бойцов на посты, Федор отправился в УНКВД. В кабинете у Осадчего накурено, хоть топор вешай.
– Совещание было, – хозяин кабинета открыл окно проветрить.
Федор закашлялся.
– Как ты, наверное, догадался, я по делу о диверсантах на мосту. Вечером заместитель Берии звонил, Кобулов. По фото и татуировкам одного опознали, которого ты с моста сбросил. Наследил он уже в нашем тылу, не первая акция у него. В Пскове склад ГСМ взорвал, под Минском поезд под откос пустил. Месяца два про него слышно не было. Эрнест Гауф, немец. Не слыхал про такого?
– Никак нет.
– Личность известная в узких кругах. Взрывник, в абвере с тридцать восьмого года. Тот еще гаденыш. А трех других опознать не удалось. Скорее всего, русские, из пленных.
– Откуда такой вывод?
– Заключение судмедэксперта. Рубцы у них после операций – аппендицита, ранений осколочных. Эксперт сказал – немцы не так шьют. Группа обеспечения, должна была обеспечить подвод Гауфа к мосту.
– Почти получилось, еще бы несколько минут и мост подорвали.
– Чуть-чуть не считается. Ты свою задачу выполнил. Кобулов звонил начальнику твоего управления. Есть мнение представить тебя к награде. Наградной лист я уже заполнил, отправлю с ближайшей почтой.
НКВД почту в наркомат переправлял специальным курьером, вооруженным офицером. Обычной почтой не отправлялась ни одна бумага.
– Спасибо.
– Мне-то за что? Все сделал ты с бойцами. Кобулов сказал, что сам Берия в курсе, сразу вспомнил тебя в связи с операцией на хуторе.
С одной стороны, лестно, когда начальство тебя замечает за хорошую службу. С другой – Берия страшный человек. Может отметить, приблизить человека, а потом с легкостью подписать приговор о расстреле или лагере. НКВД был страшной, жестокой организацией. Только за два года, тридцать седьмой и восьмой, ими было арестовано полтора миллиона человек, из них более семисот тысяч расстреляно. И это только по официальным данным государственных архивов. На Бутовском полигоне, спецобъекте НКВД, одном из многих, только за 14 месяцев 1937–1938 годов было расстреляно 20 760 человек, от 15 до 80 лет, были даже жертвы 13-летнего возраста. Полигон работал до 1953 года, до смерти Сталина и расстрела Берии.
Поэтому Федор предпочел бы остаться незамеченным высоким начальством. Не зря же поэт писал: «Пускай минует пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Известно ведь, от любви до ненависти один шаг.
Сам Федор, служивший сначала в погранвойсках, а сейчас в войсках по охране тыла, числился за Наркоматом внутренних дел, однако не ассоциировал себя с этим ведомством. До войны охранял границу, с началом боевых действий задерживал дезертиров, служил во благо Родины и не замарал себя арестами невиновных, пытками, расстрелами мирных и ни в чем не повинных граждан. Момент для самого Федора существенный, важный для самооценки.
Пришла весна, снег начал бурно таять, на улицах снежная каша, обувь промокала. Дороги развезло, многие из них стали непроезжими. На фронтах затишье. Как поступать, если подвоз боеприпасов, питания на машинах затруднен чрезвычайно, если гусеничная техника – танки, тягачи, самоходки – вязнет в грязи? Активность диверсионно-разведывательных групп противника упала.
Забросить с самолета в тыл возможно, только как агентам выбраться с места выброски? Земли в Тверской и Псковской областях и так влажные, множество речек и ручьев, да еще снег тает, грязь непролазная. И преодолеть линию фронта непросто стало, а то и невозможно. Но активность уже действующих агентов возросла, особенно вблизи железнодорожных станций в прифронтовой зоне. Обычно в затишье на фронтах из тыла перебрасывают к передовой войска, боеприпасы, технику. По интенсивности движения понятно, где накапливаются силы, где поздней весной или летом ожидать наступления. Самолеты-разведчики обоих противников каждый день совершали полеты. Конечно, препятствовали по мере сил. Но у немцев были «Фокке-Вульф-189», или «рама», как ее называли на фронте.
Специально созданный как разведчик, тихоходный, но способный часами висеть над интересующим районом. Сбить его было непросто. Зенитки не доставали, «рама» висела высоко. По этой же причине не могли сбить истребители. С началом войны Советский Союз перестал выпускать истребители с высотным оборудованием, поскольку все воздушные бои происходили на высотах 3–5 тысяч метров. Кроме того, «FW-189» имел хорошее оборонительное вооружение и всегда сильное истребительное прикрытие. Был еще разведывательный вариант «Юнкерс-88 Р». Эти двухмоторные машины добирались до Урала, фотографировали Пермь, Челябинск. Немцев выручала отличная оптика. С большой высоты снимки получались четкими.