– Почему они не позволяют свершиться правосудию?
– Как раз позволяют! – бросил кто-то из толпы.
– Его будут судить!
– Публично!
– Какой суд?! – возмутился баши. – С падальщиками всё ясно с самого начала! Падальщики должны сдохнуть!
Народ ответил негромким, но одобрительным гулом.
С тех пор как возле Остополя встал до зубов вооружённый бронекараван, Кролик обрёл почву под ногами. Диктовать условия он не мог, поскольку численностью караван намного уступал ополчению заовражцев, но ремы были превосходно вооружены, отлично управлялись с техникой и отличались высокой мобильностью: могли нагадить и удрать. И портить с ними отношения отцы Остополя не хотели. Понимание этого обстоятельства придавало Цунюку уверенности, и именно поэтому он занялся «формированием общественного мнения», собрав у Городского дома небольшой митинг в свою поддержку.
– Заовражье давно ни с кем не воюет! Вы привыкли к миру и стали добрыми! Вы готовы судить тех, кто мечтает вас убить. И даже – даже! – вы готовы их отпустить. Готовы?
– Нет!
– Вот именно!
– Падальщики должны платить!
– Верно!
– Зандр не знает жалости!
– Зандр жесток!
– И каждый должен получить то, что заслужил!
– Верно!
– В этом суть истинного правосудия!
– Говоришь, как заправский адвокат.
– Что?!
Подай голос кто-нибудь из толпы, Кролик облил бы умника потоком оскорблений, но издевательское замечание прозвучало от Агронома, поэтому его пришлось проглотить.
– У тебя в роду были стряпчие, баши? – продолжил Андрюха, весело изучая краснеющего от злости Банкира. – Или только лавочники?
– Я хочу, чтобы люди знали правду.
– Правду скажет суд.
– Неужели? – попытался вступить в спор Кролик, однако шутить на эту тему Агроном не собирался:
– Правду скажет суд, – неожиданно жёстко повторил он, стерев с лица даже намёк на улыбку. – Мы уважаем свои законы и своих судей, и ты, Банкир, будешь их уважать. Всё понятно?
Баши огляделся, поймал на себе внимательные взгляды притихших заовражцев, понял, что этот раунд Агроном выиграл, и кивнул:
– Я приму честный вердикт.
– В таком случае пошли в зал, – предложил Андрюха. – Суд вот-вот начнётся.
– Назовите себя.
– Карлос Флегетон.
– Это ваше настоящее имя?
– Имя – настоящее.
– А фамилия?
– Псевдоним.
– Зачем вы его взяли?
– Я счёл, что он мне подходит.
– Вы взяли его, чтобы скрыть прошлое?
До сих пор Карлос отвечал спокойно, почти равнодушно, не поднимаясь с жёсткой лавки, к которой его приковали не очень длинной цепью. Его не трогали вопросы, потому что они были чересчур формальными и не предполагали серьёзной подоплеки, но… Но только не последний из них. Последний вопрос Карлос счёл началом настоящего разговора, и потому, помолчав, ответил довольно жёстко, впервые проявив на публике эмоции:
– Я не горжусь своим прошлым, ваша честь, но и не боюсь его. В противном случае я не стоял бы сейчас перед вами. – Ещё одна пауза. – Меня зовут Флегетон потому, что это имя мне подходит.
Его судили в зале Городского дома – в самом большом помещении Остополя, да и по сути – в единственном подходящем помещении. Можно было бы провести процесс в механическом ангаре или на складе, но никто не захотел расчищать их для мероприятия. А устраивать суд на улице Кочерга отказался по соображениям безопасности: падальщиков ненавидели, и кто угодно мог послать Флегетону пулю в сердце, не дожидаясь вынесения приговора.
Был и ещё один нюанс: Степан не ожидал, что процесс вызовет такой интерес. Три Пореза не совершал преступлений в Заовражье, однако новость о том, что пойман один из знаменитых главарей падальщиков, взбудоражила не избалованных событиями жителей Остополя. Три Пореза стал для них символом всех бандитов Зандра и должен был понести наказание. При этом все знали, каким оно будет, а суд воспринимали как необходимое добавление, придающее происходящему пикантности: зловещего бандита не просто повесят, а сначала заставят рассказать обо всех его «подвигах», и эти подробности надолго обеспечат местных сплетников настоящим материалом.
– Что вы имели в виду, говоря, что не стояли бы сейчас перед судом?
– Если бы я боялся своего прошлого, то не допустил бы ареста, – спокойно объяснил Флегетон.
– Каким образом?
– Убежал бы. Затеял бы драку и погиб… Есть способы.
– Почему вы ими не воспользовались? – поинтересовался Захаров. В Заовражье, как впрочем, и везде, не любили плодить бюрократию, поэтому городской голова одновременно исполнял обязанности верховного судьи.
– Потому что от прошлого нельзя спрятаться, ваша честь.
– Вы устали убегать?
– Я вообще не убегал.
– Ваша честь, вам не кажется, что вы топчетесь на месте? – громко поинтересовался Кролик, чуть оторвав зад от лавки.
– Вообще-то я сижу в кресле, – отозвался судья, наградив баши жёстким взглядом. – И не помню, чтобы давал вам слово.
– Это глас народа.
– Не льстите себе.
– Э-э…
– Можете извиниться и замолчать. В противном случае вас выведут.
Пара плечистых ополченцев, играющих роль судебных приставов, обозначили готовность двинуться к возмутителю спокойствия, и Цунюку пришлось подать назад:
– Прошу простить меня за несдержанность, ваша честь. Очень хочется поглазеть на повешение… И получить обратно свою собственность.
– Ваше нетерпение понятно.
Судья подождал, пока Кролик не опустится на место, после чего вновь перевёл взгляд на Флегетона.
– Свидетель утверждает, что вы известны в Зандре под псевдонимом Три Пореза. Это так?
– Да, ваша честь, – спокойно подтвердил Карлос. – В качестве доказательства я могу продемонстрировать причину возникновения этой клички… – Он чуть повернул голову, показывая судье шрамы на шее. – И рассказать, как именно отметины появились на моей шкуре. Это случилось ещё до Времени Света…
– Вас и тогда звали Три Пореза?
– Стали звать после того, как появились шрамы.
Зрители зашушукались, однако подавать по примеру Кролика голос никто не рискнул. Но зашушукались, обсуждая невиданную откровенность и невиданное же хладнокровие подсудимого: обычно пойманные юлили, отказывались от всех обвинений и рыдали, умоляя о пощаде.
– Вы возглавляли банду падальщиков?