Солдат прежней войны было много среди ополченцев, и происходило невероятное. Во все времена и во всех странах ополченские части считались второсортными, а в Великую Отечественную эти части, плохо вооруженные, состоящие из запасников старших возрастов, останавливали и побеждали врага, нередко превращались в гвардейские. Много ветеранов было во второочередных сибирских дивизиях, прикрывших последние рубежи под Москвой. Они и воевали по-старому: основательно, крепко, а комиссары делали вид, будто не замечают крестов на шеях. Много их было и в коннице. После первых жарких схваток на доукомплектование кавалерийских корпусов Белова и Доватора приходили в основном старые казаки, бывшие унтера и солдаты драгунских, гусарских, уланских полков.
И может быть, не случайно, как раз корпус Белова начал контрнаступление под Москвой на 10 дней раньше, чем на других участках. Отбил у врага самые первые километры, вернуть которые немцы уже не смогли. А старый солдат Конопля, воевавший в 14-м, партизанивший в 18-м и тяжело раненный в атаке на г. Клин, говорил военному корреспонденту: «Я этой самой минуты, когда мы его тут попятим, будто праздника Христова ждал. Все думал: доживу до того светлого дня или раньше убьют? А шибко ведь хочется жить. А вот, товарищ майор, и дожил. Вперед пошли. Смерть-то что! Я с ней третью войну под одной шинелькой сплю. Мне бы только глазком глянуть, как он, германец, третий раз от нас почешет…»
Ну а другим пришлось учиться. И не только учиться воевать — учиться любви к свой Родине. В первые полгода войны никакого массового народного сопротивления не было. На Украине, в Белоруссии, западных районах России еще помнили «культурную» оккупацию 1918 г. После большевистских коллективизаций, раскулачиваний, религиозных гонений казалось — может, так будет лучше? Врага нередко встречали хлебом-солью, открывали церкви… Но пришли совсем не избавители. В 1918 г. немцы сдерживались, потому что их стране было слишком туго. А в 1941 г. они считали себя хозяевами.
Точно так же, как в 1914 г., германское командование пустило в ход «превентивный» террор. Сразу запугать, чтобы и мысли не возникло о враждебных акциях. Но теперь террор применяли в еще больших масштабах. Белорусские, украинские, русские деревни заполыхали не в ответ на действия партизан, а просто так, для острастки. Улицы захваченных городов оклеивались приказами с угрозой смерти за все, от «саботажа» до незарегистрированных домашних животных. Начались расстрелы заложников по любому поводу. В первый день оккупации Минска казнили 100 человек за какой-то оборванный провод. В Великих Луках расстреливали девушек за «неисполнение распоряжения военных властей» — за отказ идти в солдатский бордель. Широко развернулись и расправы над «коммунистическими активистами», к коим до кучи причисляли депутатов захудалых сельсоветов, бригадиров, родственников советских офицеров, да еще и истребляли целыми семьями. Так, в Бахмаче сожгли в станционном складе 300 «стахановок» с детьми. Полным ходом пошли «реквизиции» с насилиями и грабежами.
Опыт «особого обращения» с русскими пленными немцы тоже выработали еще в прошлую войну. А сейчас их, вдобавок, оказалось чересчур много. Но стоило ли церемониться с «недочеловеками»? Приказ Кейтеля от 8 сентября 1941 г. разрешил «как правило» применять против них оружие. То бишь, расстреливать, чтобы не возиться. А лагеря в большинстве представляли собой огороженные участки открытого поля, пленных держали на солнцепеке и холоде без крыши над головой, без еды. В первую же зиму сдавшиеся миллионы почти целиком вымерли. Потом спохватились, что погибло столько молодых мужчин, а в хозяйстве не хватает рабочих рук. Вышли из положения еще одним испытанным способом, принялись угонять в рабство мирных граждан. Начали подгребать и «примаков», устроившихся по деревням. Вот тогда-то и стало шириться партизанские движение.
Германское руководство извлекло из пыли старые проекты германизаций и депортаций. Опять же, доработало их, расширило. По плану «Ост» (колонизации восточных земель) предусматривалось «выселить» поляков — 80–85 %, литовцев, латышей и эстонцев — 50 %, украинцев — 65 %, белорусов — 75 %. А куда их надо «депортировать», на этот раз подразумевалось четко, поскольку евреи «подлежали выселению» на 100 %. В начале 1941 г., перед вторжением в Россию, Гиммлер провел совещание в Везельсбурге и поставил перед подчиненными задачу «уменьшения биологического потенциала славянских народов»: требовалось «сократить» численность русских, украинцев и белорусов на 30 млн.
Для такого количества лагерей смерти не хватало. Трещали пулеметы и автоматы, наполнялись телами противотанковые рвы на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, испытывались машины-душегубки на Дону и Кубани. Там, где подходящих рвов не было, их рыли сами обреченные. Объем использовали по-научному, рационально. Для этого мужчин и женщин заставляли ложиться впритирку лицом вниз. Хлестали пули, и на их трупы укладывался второй слой, пока еще живых. Потом третий… Боевые потери Советского Союза и Германии во Второй мировой войне были равными (в СССР — 8,5 млн, немцы и их союзники потеряли столько же). Но в нашей стране погибло 17 млн. мирных жителей. Основная часть — русские, белорусы, украинцы. Поголовно уничтожали цыган. Немало истребили и евреев. Когда советская армия отступала из Западной Украины и Белоруссии, они часто отказывались эвакуироваться. Их старики помнили, что при немцах и австрийцах они оказывались в привилегированном положении, внушали соплеменникам не слушать призывов уходить. Рассказывали, какие культурные люди германцы, а известия о расправах наверняка ложь.
О зверствах узнавали наши солдаты и офицеры на фронте, узнавали в советском тылу: выходили люди из окружений, сбежавшие из плена, в контрнаступлениях отбивали города и деревни. Приходило понимание, что война действительно Отечественная. Что без Отечества, оказывается, нельзя — от этого зависит и жизнь всего народа, и твоих близких, и тебя самого. Возвращалась и вера в Господа. Как было не обратиться к Нему женам и матерям солдат, ушедших в месиво сражений? Как было не обратиться к Нему самим солдатам перед лицом смертельной опасности — даже тем, кого воспитывали в духе атеизма? С этого и начиналась Победа… Советское правительство действовало в том же направлении. Еще в 1939 г. Сталин распорядился прекратить гонения на священнослужителей, а с началом войны в уцелевших храмах шли службы, люди стекались на них во множестве. Церковь обращалась к мирянам, призывала на подвиг. Генерал Жуков, выезжая на самые напряженные участки фронта, возил с собой чудотворную Казанскую икону Божьей Матери, Защитницы Руси. В 1942 г. власти официально объявили о праздновании Пасхи Христовой, возродилась и Московская Патриархия.
Сталин во время войны опять нередко поступал противоположно царю. Николай II не хотел подвергать подданных лишениям, позволял тылу жить вполне мирно. Не вмешивался в дела промышленности и хозяйства, оставил их в ведении министров, дал широкие полномочия ВПК, Земгору. Сталин немедленно перевел страну на военное положение. Мобилизовал экономику и лично контролировал ее, возглавив Государственный Комитет Обороны. Царь держал себя очень лояльно по отношению к союзникам. По возможности, шел навстречу их требованиям, а то и капризам. А сам в случае какой-либо нужды выступал довольно вежливым просителем. Сталин тоже строго выполнял союзнические обязательства. Но обращался с западными партнерами твердо. Считал их должниками России, а себя — вправе предъявлять им решительные требования. Наоборот, вынуждал их быть скромными просителями, и это оказывалось гораздо эффективнее. Слушались, соглашались. Даже не пытались заноситься, как прежде. Авторитет России в антигитлеровской коалиции был куда выше, чем в составе Антанты.