– Прекратить можно. Я, говорит, такую сильную безнравственность на восьмом году революции не могу у себя на селе вытерпеть. Я, говорит, вашего Звягина сейчас арестую с поличным и доставлю к вам, к законной владетельнице.
Председатель докушал кашу, взял понятых и попер к дому этой самой любовной дамочки.
Обшарили понятые весь дом – нету отчаянного любовника.
Председатель говорит:
– Ройте в подвале.
Сунулись в подвал. Так и есть. Сидит Звягин и трясется.
Тут же выволокли за ноги любовника и акт на него сочинили. Каковой акт и напечатан в газете «Красный Алтай» жирным петитом:
…При обыске у гражданки такой-то в подполье обнаружен спрятанный мужчина, принадлежащий гражданке Звягиной. По изъятию и сопровождению его приняты энергичные меры…
Как изъяли этого Звягина – неизвестно. И били ли его по животу или только по морде – тоже неизвестно. Во всяком случае, его доставили по месту принадлежности.
Так и кончилась эта любовь.
Вообще Гаврила презирает этого Звягина. Робкий и нестоящий мужчина.
Другой бы вроде Гаврилы накостылял бы этому председателю по первое апреля – мол, не суйся, бродяга, куда тебе не показано. А этот испужался и в подвал спрятался.
И как это бабы любят такого! Тьфу!
Нынче мы, граждане, юбилей свой справляем. Истинная правда.
Оттого кругом такой шум и веселье.
В прошлом годе мы об это время как раз, знаете, и приступили к работе.
Теперича вот год отработали и шабаш – празднуем. Какого лешего!
Другие граждане все больше сорокалетние юбилеи справляют. Ну а мы за сроком не гонимся. Мы не гордые. Мы вот год оттяпали – и празднуем. Еще год оттяпаем и опять будем праздновать.
Характер у нас, знаете, быстрый, вспыльчивый. Нам чем чаще, тем лучше.
Мы даже хотели два раза в год справлять. Да редактор не допустил.
– Что вы, говорит, обалдели? Вы бы, говорит, еще каждую неделю праздновали. И так-то, говорит, с опозданием выходите.
– Ну, говорим, ладно, пущай раз в год. Только пущай попышней и с музыкой.
Ну, и действительно праздновали пышно. Слов нет.
Конечно, особой пышности не было. Потому народу нас все ужасно строгий и непьющий. Писатели у нас не то что, знаете, к вину – к пиву не притрагиваются. Вот какие писатели. Истинная правда. Горох пожуют – им и хватит.
А художники даже и гороха, дьяволы, не жуют. Воблу пососут, а уж их и развозит с непривычки. «Мама» сказать не могут. Вот какие v нас художники.
С такими художниками какая уж там, знаете ли, пышность. Посидели, посидели и разошлись кто куда. Вот вам и весь юбилей.
Зато чествований было ужасно как много. Это, действительно, пышно прошло.
Одних проздравительных писем больше тыщи было. Охапками волокли. 870 писем.
Адресов тоже до черта. Три адреса. Один на конверте смешной такой адрес. «Москва – Гавриле». Вот вам и весь адрес. И дошло. Ничего. Мы боялись, что не дойдет. Дошло.
Другой адрес тоже очень отчаянный. Ни черта не понять, чего на ем нацарапано. Тоже дошло. Ух и почта же у нас геройская!
А писем действительно много было. 835 писем, как в аптеке. Со всех концов СССР письма.
С Саратовской губернии даже неграмотные разошлись – написали. Пишут:
Проздравляем, всего лучшего желаем.
С Тамбовской губернии опять же в стихах:
Птичка прыгает на ветке.
Честь имеем вас проздравить
Со днем ваших именин.
Кроме писем еще вчерась телеграмма пришла. Сотрудник Михал Михалыч с Ленинграду пишет:
Пора бы деньжат выслать.
Надо будет выслать.
А так все хорошо и отлично. Дела идут. Контора пишет. Ключи на комоде.
С праздничком, товарищи.
В каком городе это произошло, я уж, извините-простите, не знаю. Квалификации у нас такой нет, чтоб все насквозь знать и все понимать и за каждым союзом присматривать.
Одно известно – что случилось это в союзе химиков.
Вот и пущай сами химики разбираются в этом химическом происшествии.
А состояла, между прочим, в этом союзе такая гражданочка средних лет, Савина Александра. И работала она на заводе.
Работала она на заводе, только вдруг ей скучновато стало работать на заводе. Или, может быть, она замуж вышла – неизвестно. Квалификации у нас такой нет – про все знать и за каждой гражданкой присматривать.
Так вот, стало ей скучновато работать, и просит она ослобонить ее от работы по своему желанию.
Обрадовались на заводе – ослобонили.
– Пожалуйста, говорят, сделайте ваше такое разлюбезное одолжение. Между прочим, что ж вы раньше молчали и голоса не подавали – мы бы давно вас ослобонили.
Ну, одним словом, гражданка Савина ушла с завода. Хотя, конечно, из союза не ушла. В союзе она осталась на всякий пожарный случай.
«Мало ли, думает, и союз, думает, в нашем дамском деле пригодится».
Так оно, знаете, и вышло.
Летом погуляла наша симпатичная гражданочка, загорела на солнышке и вообще расцвела, что пиён, и мужа своего, конечно, осчастливила – стала ему младенца ждать.
К осени она стала младенца ждать, а на пятом месяце, маленько не дождавшись, заявилась на завод, как будто, ну, ничего у ней такого нет и вообще никакого младенца не предвидится.
– Хочу, говорит, обратно поработать на пользу химической промышленности.
А сама думает:
«Месяц как-нибудь протяну. А там мне отпуск. И денежки самотеком потекут. Вот вам и вся химия!»
Да, спасибо, управляющий заметил неладное.
– Да вы, говорит, гражданка, не младенчика ли ждете? Как-то стоите неуверенно.
Ну и, кажись, не принял. А может, и принял. Неизвестно. У нас квалификации такой нет, чтобы все знать и за всем следить. Нам на каждого химика, знаете, не разорваться.
Может, вы еще спросите, девочка или мальчик у ей родился. А мы почем знаем? Мы у ей ребят не крестили.
Ну вот. Каждый день пишешь, стараешься, нервы свои треплешь, а публика, между прочим, все недовольна.
– Что вы, говорят, гражданин хороший, все анекдотики строчите. Вы бы, говорят, заместо того написали бы чего-нибудь этакое натуральное, из жизни. Ну что ж! Можно из жизни. Извольте, дорогие граждане. Прикажете, может, для верности, адресок сообщить? Извольте и адресок. Вот он, адресок – Дивенская улица, 86.